Встреча членов «АА», организованная Эверетом в тот вечер в лагере, имела грандиозный успех. К его огромному изумлению, пришли около сотни человек. Плакат с надписью «Друзья Билла В.» сразу привлек внимание тех, кто знал, о чем идет речь. Утром на центральном плацу объявили о месте, где пройдет встреча. Длилась она два часа, и Эверет чувствовал себя обновленным, когда вошел в госпиталь в половине девятого, чтобы рассказать обо всем Мэгги.
– Вы были правы! Встреча непременно должна была состояться – и состоялась! Благодаря вам, вашей проницательности и необыкновенному чутью…
Его глаза светились счастьем и вдохновением. Она была рада. Ее работа закончилась на сегодня, Мелани ушла в свой ангар, а они все сидели и разговаривали.
Наконец она отметилась в книге ухода, и они вместе вышли из госпиталя. Эверет проводил ее до отдельного здания, где размещались волонтеры всех религиозных конфессий. Тут жили монахини, священники, главы религиозных орденов, монахи, несколько раввинов и два буддийских священника в оранжевых облачениях. Они приходили и уходили, пока Мэгги и Эверет сидели на ступеньках у входа. Ей доставляло удовольствие разговаривать с ним. Он чувствовал себя наверху блаженства. Уходя, он опять благодарил ее:
– Спасибо, Мэгги. Вы необыкновенный друг.
– Вы тоже, Эверет, – улыбнулась она. – Я рада, что все получилось.
На мгновение она представила, как бы он расстроился, если бы никто не пришел. Но группа договорилась, что будет встречаться каждый день в одно и то же время. Она предполагала, что число людей будет постепенно расти. Все нуждались в разрядке. Она и сама это ощущала. Каждое утро священники служили мессу, и для нее это было таким же настроем на новый день, как для Эверета его встречи. Она молилась не меньше часа перед тем, как лечь спать, иногда и больше, если не могла уснуть. Дни проходили для нее в тяжелой, изнуряющей душу и тело работе.
– Увидимся завтра, – уходя, пообещал он ей. Она вошла в здание. Холл освещали фонари, работающие на батарейках. Идя по лестнице, она все еще думала об Эверете. В комнате, помимо нее, жили еще шесть монахинь. Все они добровольно работали в Пресидии. Но впервые за многие годы она почувствовала себя одиноко. Одна из монахинь два дня жаловалась на то, что не имеет возможности ходить в рясе, которая осталась в монастыре. Когда от утечки газа произошел пожар, их всех срочно эвакуировали и привезли в Пресидию в банных халатах и тапочках, и теперь она сетовала, что без рясы ходит как голая…
Впервые в жизни Мэгги чувствовала себя среди монахинь не такой, как они. Они казались ей какими-то ограниченными. Она обнаружила, что вспоминает разговор с Эверетом о том, как ей нравится быть монахиней. Так оно и было, конечно, однако иногда другие монахини и даже священники раздражали ее. Иногда она забывала об этом. Ее самой сильной связью была связь с Богом и с теми потерянными душами, с кем она работала. Члены религиозных орденов временами тоже раздражали ее, особенно когда проявляли самоуверенность и узколобость, когда это касалось их личных жизненных предпочтений.
То, что она чувствовала сейчас, ее беспокоило. Он спросил ее, задавалась ли она когда-нибудь вопросом о своем призвании. Нет, никогда. Она и сейчас об этом не думала. Ей вдруг так захотелось поговорить с ним, обменяться взглядами на жизнь, посмеяться над его шутками. И то, что она думала о нем, сильно ее тревожило. Она не хотела испытывать чувство привязанности ни к одному мужчине. Возможно, эта монахиня и права… Может быть, монахиням необходимо ходить в рясах, чтобы сразу было видно, кто они, и чтобы таким образом воздвигалась стена между ними и остальным человечеством. Надо соблюдать дистанцию. Между ней и Эверетом такой дистанции не было. В тех непривычных обстоятельствах, в каких они все сейчас жили, легко завязывалась крепкая дружба, возникали неразрывные узы и даже любовные отношения. Она желала бы стать Эверету другом, но точно не кем-то больше. Она напомнила себе об этом, когда умылась холодной водой, легла в кровать и приступила к вечерней молитве. Она не позволяла, чтобы мысли о нем мешали ей молиться, но, без сомнения, они продолжали мешать ей. Она приложила сознательное усилие, чтобы выбросить его из головы. Впервые за многие годы она напомнила себе, что она невеста Христова – и больше ничья. Она принадлежит только Ему. Так было всегда и всегда будет, никогда ничего не изменится. И по мере того как она молилась, в этот раз с особенным усердием, образ Эверета постепенно истаивал из ее головы, и Бог заполнил все ее мысли… Она глубоко вздохнула, закончив молитву, закрыла глаза и спокойно уснула.
* * *
В тот вечер к себе в ангар Мелани вернулась совсем измотанной. Это был уже третий день ее напряженной работы в полевом госпитале. Несмотря на то что ей нравилось все, что она делала, возвращаясь к своей кровати, она не могла не признаться себе, что было бы просто чудесно принять сейчас горячую ванну, завалиться в постель помягче и уснуть под воркование телевизора. Вместо этого ее ждала огромная комната и несколько сот человек в ней. Здесь было шумно, тесно и душно, а кровать была жесткой. Она знала, что им предстоит пробыть здесь по меньшей мере еще несколько дней. Город все еще был отрезан от них. Уехать было немыслимо. И они должны делать все возможное, чтобы это поскорее случилось. Джейк беспрестанно ей жаловался. Она была очень разочарована, увидев, какой же он нытик… Большую часть времени, что они виделись, он раздражал ее. Эшли была не лучше. Она много плакала, объясняя это посттравматическим синдромом и тем, что она хочет домой. Джанет тоже то и дело кривилась, но она по крайней мере хоть с кем-то водила тут дружбу, чтобы иметь постоянный повод поговорить о своей дочери, чтобы все знали, какая она важная и особенная персона. Мелани не обращала на это внимания. Она привыкла. Мать вела себя так везде, куда бы они ни приезжали. Ребята из ее оркестра и обслуги тоже завели знакомых, с которыми зависали весь день, играя в покер. Из всей команды работали только она и Пэм, поэтому Мелани редко с ними со всеми виделась.
На входе она взяла бутылку вишневой содовой. Помещение слабо освещалось светильниками, работавшими от батареек. Ночью горели светильники по периметру комнаты. Почти ничего не было видно. Чтобы не споткнуться и не упасть, надо было аккуратно пробираться среди людей. Некоторые лежали в проходах в спальных мешках, другие – на раскладушках, и всю ночь напролет был слышен детский плач. Было ощущение, что находишься на корабле в каюте четвертого класса или в лагере беженцев, что было недалеко от правды. Мелани пробиралась к тому месту, где располагалась ее компания. Они сдвинули вместе больше десятка кроватей, оставив проходы для тех, кто спал в мешках. Кровать Джейка стояла прямо рядом с ее кроватью.
Она села на край и потрепала его по голому плечу, которое выглядывало из спального мешка. Он лежал отвернувшись.
– Эй, малыш, – прошептала она. Было относительно тихо, люди рано ложились спать – ночью заняться было нечем, и не оставалось ничего другого, да и время текло так быстрее. Вначале он не пошевелился, и она решила, что он спит, и уже собралась было лечь сама. Мамы на месте не было, она где-то бродила. Мелани почти улеглась, когда в спальном мешке Джейка началось какое-то странное шевеление и из него одновременно высунулись две головы. Одна голова принадлежала Эшли, другая – Джейку. Выражения их лиц были растерянными и смущенными.
