Заминировав опору, я поднялся наверх с другой стороны, быстро вернулся по мосту, забрал свои пожитки и снова побежал на ту сторону. Тут я достал из рюкзака трос с крюком, заточенным с внутренней стороны, подошел к телеграфному столбу, закинул крюк на провод и оборвал его. Готово, связи нет, потому что беспроводная до столь отдаленного храма не достает. Затем устроился чуть поодаль на полдник, сев так, чтобы видеть дорогу, ведущую к мосту, на случай, если там вдруг появится машина.
Не успел я развернуть бутерброд с яичницей, как в ущелье бабахнул взрыв, а секундой спустя с треском и грохотом обвалились два средних пролета, образовав разрыв в восемь метров. Отлично, теперь никто не помешает мне вернуть должок господу.
Я доел бутерброд, оставил свои пожитки, кроме запаса снеди, фляги с водой и энергетических напитков, в укромном местечке за камнями и пошел в монастырь.
Два с половиной часа спустя я подошел к воротам и дернул за язычок колокольчика. В воротах открылась небольшая калитка.
— Приветствую тебя, путник, в храме господнем, — сказал мне монах в красной робе.
— Спасибо. Могу я видеть настоятеля?
— Конечно, он либо в самом храме, либо в своей келье, либо в канцелярии. Спроси, кого встретишь, — и тебе укажут.
Я пошел к храму мимо небольшой автостоянки, предназначенной для машин посетителей, пока там только небольшой грузовичок, принадлежащий храму. Сейчас у меня есть возможность хорошенько рассмотреть здесь все, ведь в первый раз я входил сюда как без пяти минут осужденный преступник, которому было не до архитектурных достопримечательностей… Так я тогда думал, что без пяти минут. На самом деле Реджинальд Рэмм был заведомо обречен, хоть и не знал этого.
Настоятеля я нашел в храме. Точнее, вошел туда и попросил какого-то монаха позвать его. Он вскоре вышел ко мне откуда-то из внутренних помещений.
— Чем я могу служить тебе, сын мой?
Я подошел ближе.
— Помните меня, святой отец?
Настоятель всматривался в мое лицо несколько секунд и наконец узнал.
— Помню, помню. Как же забыть тебя и связанное с тобой чудо господне? Ты пришел, чтобы возблагодарить господа?
— Смотря что понимать под благодарностью. В некотором роде вы правы, я действительно пришел, чтобы вернуть господу долг.
— Вот как? — оживился жрец при словах «вернуть долг». — И каким же образом ты решил это сделать?
— Вначале, святой отец, я хотел бы прояснить кое-что во всей этой истории. Мне повстречались три неупокоенных мертвеца, и все они были вооружены. Я обнаружил и четвертый труп — у него нашлась фляга с водой, которая очень меня выручила. Все четверо мертвецов были одеты гораздо более подходящим для пустыни образом. Как так случилось, что меня отправили в этот ад без оружия, без воды, в футболке и шортах?
— Видишь ли, сын мой, обвинение, выдвинутое против тебя, было слишком уж тяжелым. Чем серьезнее обвинение, тем труднее должно быть испытание. Смысл в том, чтобы испытание не стало легкой прогулкой, в которой можно вообще обойтись без помощи господа.
— Странно. Я-то думал, что испытуемый должен просто пойти в ту пещеру, а дальше господь решит, позволить ему взять Слезу или оставить там навеки неупокоенным стражем.
— Раньше так и было, — замялся жрец, — но со временем обычай изменился. Случались такие оказии, очень редкие, правда, когда отдельные личности по несколько раз в жизни бывали в судах под следствием, выбирали Божий суд и приносили Слезу. То есть, с одной стороны, вроде бы и бог позволил, с другой — начало подрываться само доверие к Божьему суду и к господу лично. Потому правила подверглись изменениям, чтобы без божьей помощи, как вот в твоем случае, обойтись было невозможно и чтобы невиновные могли таким образом по-прежнему прибегать к суду господа, а результат этого суда всеми признавался без сомнений.
— И плевать, что невиновному пареньку пришлось хлебнуть страданий без вины? Как с этим быть? Ведь я там, между прочим, умер.
— Но ведь не навсегда же? Ищи во всем замысел божий, сын мой. Даже в страданиях, которые тебе выпали. Я помню тебя тогдашнего очень хорошо — а вот теперь узнал не сразу. Смотрю в твои глаза — и вижу совсем другого человека. Возможно, именно в этом и был замысел господа.
Я кивнул.
— Я тоже усмотрел в этом план божий. Потому и пришел. Святой отец, вы видите в моих глазах другого человека, потому что я и есть другой человек. Это не фигура речи, а прямой смысл: я никогда не был Реджинальдом Рэммом. Знаете, что произошло в те две минуты между смертью и воскрешением?
Настоятеля мои слова встревожили, но он ответил утвердительно:
— И что же?
— Реджинальд Рэмм умер. Даже не добрался до пещеры, где его ждал мертвец, против которого у него шансов не было. И тогда в его теле каким-то образом оказалась душа другого человека из другого мира, который прожил долгую жизнь воина и учителя, при жизни снискал себе звание легенды и умер, как подобает воину. То есть моя душа.
Он сделал шажок от меня, я сделал шаг к нему.
— Нет-нет, святой отец, я не сумасшедший, мой рассудок чист, как горный родник. И я все думал: зачем? Почему господь сунул в тело Реджинальда мою душу? Почему призвал меня, а не вернул Реджинальда, ведь он был невиновен, я знаю это, потому что сижу в его голове, образно выражаясь. И со временем я все понял. Когда господь наш взглянул с небес на землю, то увидел, как часто творится несправедливый суд, и обронил слезинку. С тех пор любой несправедливо обвиненный может доказать свою невиновность, пройдя испытание и достав Слезу бога из того места, где она хранится. Настоящий же преступник не сможет ни добыть ее, ни вернуться живым, и обречен стать стражем, охраняющим Слезу от неправедных злодеев. Таков был план господа.
— И… что? — с опаской спросил жрец, весь его вид показывал готовность поддакивать и ни в коем случае не вступать в спор с сумасшедшим.
— Но затем он взглянул вниз еще раз и с горечью увидел, что его план был людьми извращен и испорчен. И тогда он решил послать сюда того, кто все исправит. Святой отец, устами покойника я обвиняю вас в убийстве Реджинальда Рэмма, умышленном или нет — виднее небесам. Я обвиняю вас в бессердечности и бессовестности. Но самое главное — от имени господа я обвиняю вас в том, что вы дерзновенно присвоили себе право решать, кто попадет на Божий суд, а кто сдохнет в муках по дороге, не добравшись до пещеры. Вы превратили суд Божий в суд человеческий, и за это пришла пора держать ответ.
Он прочитал в моих глазах свой приговор и завопил:
— Братья! Братья, помогите, здесь сумасшедший!!!
Я не стал ему мешать и ничего не предпринял, когда из внутренних помещений выскочили трое монахов. Они попытались оттеснить меня от настоятеля, но я свалил всех троих тремя быстрыми ударами. Следом за ними на шум и крики прибежало еще десятка два.
Монахи — не отставной спецназ службы безопасности, не якудза, не грабители и даже не бунтари. Несмотря на бесстрашное желание защитить настоятеля, они не сумели оказать мне никакого достойного сопротивления, и потому минуту спустя большая часть их лежала на полу, со стонами прижимая руки к ушибленным частям тела. Я даже не ударил никого из них в лицо и никому ничего не сломал.
