— Что вы говорите?.. — прошептала глубоко потрясенная женщина. — Как такое могло произойти?
— Стреляя в своего мужа, вы полагали, что совершаете своеобразный акт возмездия за его амурные похождения и своего неродившегося ребенка. Но когда человек берет на себя функции судьи, он обязан понимать, что любой человеческий суд не всегда является абсолютной инстанцией. Даже в вашем, признаюсь, очень трагическом и неприятном случае вы не имели права решать, кому жить, а кому умереть.
— А он имел право так себя вести? — спросила Тамара с болью и ожесточением. — Или я должна была спокойно развестись, сделать аборт, остаться на всю жизнь без детей и жить нищей на улице? Он не дал бы мне ни копейки, просто выгнал бы меня из дома. Вы считаете, что я должна была поступить именно так?
— Я уже сказал вам, что человек не может решать вместо бога. Я вам не судья. Я всего лишь пытался понять, каким образом произошло это убийство, которое привело к двум другим трагедиям.
— Мне плевать на эту девицу, которая спала со всеми подряд. Может, она и заразила моего мужа. А вот этого парня мне очень жалко.
Дронго молчал.
На глазах женщины появились слезы.
— Я этого не хотела, — призналась Тамара. — Я вообще думала сначала застрелить его, а потом и себя, но не стала этого делать из-за ребенка. Мне было неприятно подумать, что я умру в таком положении. Но тогда я твердо решила сделать аборт, чтобы не иметь ничего общего с этим негодяем.
— В результате погибли еще два человека, — напомнил Дронго.
— Не нужно меня в этом обвинять! — сорвалась на крик женщина. — Я этого не хотела. Даже смерти этой Левшовой. Я думала, что они приедут и найдут его убитым. Пусть посмотрит, к чему привело ее распутство. Я не знала, что в этом убийстве обвинят охранника, что Монахов умрет не сразу и успеет еще выстрелить. Я не могла этого предвидеть.
— Не кричите, — сказал Дронго. — Лучше выпейте воды.
Тамара взяла чашку и в ярости бросила ее в стену. Она разбилась. Вода разлилась по стене.
— Хватит! — закричала женщина. — Зачем вы сюда явились? Хотели рассказать мне о том, какая я гадина и убийца, да? Но я ничуть не жалею о том, что застрелила Монахова. Совсем, нисколечко! Он сломал мою жизнь, все время меня обманывал, постоянно мне изменял. Убирайтесь отсюда! Я не хочу больше с вами разговаривать. Пусть меня арестуют, но я не пущу вас к себе.
— Я больше не приду, — сказал Дронго, поднимаясь с дивана. — Прощайте, Тамара Георгиевна. Мой вам совет. Пойдите к следователю Гайдаеву и напишите обо всем, что случилось. Сами, по своей доброй воле. Этим вы реабилитируете хотя бы память несчастного молодого человека, который повесился в результате необоснованных обвинений. Возможно, суд учтет ваши добровольные показания и трагическую историю и вынесет вам самый снисходительный приговор. — Дронго пошел к выходу.
— Подождите, — услышал он за спиной. — Стойте.
Дронго остановился, не поворачиваясь к ней.
Она шагнула ближе, обошла его, встала напротив, взглянула ему в глаза.
— Вы думаете, я могу заслужить прощение? — спросила Тамара.
— Не знаю, — ответил Дронго. — Я не могу решать. Но судьи…
— Нет, — перебила она гостя. — Я говорю не о земном, а о другом суде, вечном. Неужели вы считаете, что и там меня не простят? Или хотя бы не поймут?
Дронго прошел к двери, открыл ее, обернулся и сказал:
— Вы совершенно зря считаете, что я могу отвечать на такие вопросы.
Внизу он уселся в машину и пробормотал какое-то весьма вычурное ругательство.
Вейдеманис взглянул на него и спросил:
— Ты все ей сказал?
— Да.
— Думаешь, она пойдет к Гайдаеву?
— Не уверен.
— Ты сообщил ей о самоубийстве Хасмамедова?
— Да.
— Как она теперь будет с этим жить?
— Сложно. Мне показалась, что она поняла, насколько страшный и опасный путь выбрала… — Он не успел договорить.
С шестого этажа вниз полетела женщина. Без крика. Она глухо стукнулась об асфальт. Рядом кто-то истошно закричал.
— Это Тамара, — печально произнес Дронго, даже не глядя в ту сторону. — Она сделала свой выбор еще раз.
