– А если мы заработаем много денег? – Она обвела пальцем его губы, погладила по голове…
– Если… – тихо повторил Давид, глядя на нее глазами больной собаки.
Лера нежно перебирала его волосы и улыбалась: после успешного возвращения клиники казалось, что теперь-то точно все получится, как хочется. И получится совсем скоро.
Но однажды воскресным утром, столкнувшись возле кухни с Нино, она заметила слегка округлившийся живот. Прикинула профессионально: девятнадцатая-двадцатая неделя – и почувствовала, как к горлу подступает мерзкая дурнота. Значит, Давид, клянясь ей, Лере, в неземной любви, при этом спит с этой тощей драной кошкой? Не святым же духом она забеременела!
Проревев часа два, Лера начала паковать вещи – свои, Антонины, девочек.
– Что происходит? – Давид закрыл за собой дверь Лериной комнаты, привалился к косяку и нахмурился.
– Ничего, дорогой, – безмятежно улыбнулась она. – Вам скоро понадобится больше места.
– Скоро – что? – Он непонимающе сдвинул брови.
– Ну что, что! – Лера дернула плечом, точно отгоняя назойливую муху. – Ты скоро станешь папой.
– Что?! – Глаза его округлились.
– Ну не завтра, конечно, месяца через четыре, через пять. – Она чувствовала, что от «приклеенной» к лицу безмятежной улыбки начинают болеть щеки. – Спроси у Нино сам, если моему медицинскому взгляду не веришь.
– Но… зачем – это? – Давид мотнул головой в сторону стоявших у кровати сумок.
– Давид, не нужно, – устало и тихо проговорила Лера. – Ты с ней спишь. – Она хотела спросить, но невольно произнесла эту фразу как утверждение. – Ты с ней спишь, – повторила она тверже. – Она твоя жена, а я кто? Я все понимаю, Давид, но я не могу.
– Это я не могу! Не могу без тебя! – Он кинулся к ней, обхватил за плечи, но она высвободилась:
– И что ты предлагаешь? – Лера усмехнулась.
– Живи с детьми здесь! – Давид умоляюще прижал руки к груди, но при всей театральности жест не казался смешным – столько боли плескалось в его глазах.
Лера покачала головой:
– В качестве кого?
– Лера! – простонал он.
– Что – Лера? – Она резко развернулась. – Сперва ты не можешь развестись, потому что семья не поймет, сейчас не можешь – потому что нельзя же развестись с беременной женой, потом она родит тебе сына, которого нельзя будет оставить без отца.
Давид опустился на колени, обхватив Лерины ноги:
– Девочка моя любимая! Ты – самое дорогое, что у меня есть в этой жизни!
Лера высвободилась, опустилась рядом с ним на ковер, обняла, прижала, как ребенка:
– Все, Давид. Все, понимаешь? Ничего больше не будет.
За дверью послышался какой-то шелест, потом все опять стихло.
– Лера! – Давид почти плакал. – Поживите еще хотя бы недельку…
– Нет. – Она поднялась на ноги и стала аккуратно перекладывать лежащие на кровати вещи в распахнутую сумку. – Нет, Давид. И – уходи, пожалуйста, не мешай мне.
Он помедлил и вышел.
Минут через пять дверь опять распахнулась.
– Ты чего вер… – начала было Лера, но подняв голову от сумки, осеклась.
В дверях стояла Нино. Спереди на ее платье, отчетливо обрисовывая выпуклость живота, темнело мокрое пятно.
– Что это? – Лера почти с ужасом смотрела на темно-красные разводы.
Нино, проследив ее взгляд, посмотрела на свой живот и поморщилась:
– Давид вино пролил.
Вино. А как будто кровь, подумала Лера. Кровь их ребенка… Все, хватит.
– Спасибо вам, Лера! – Нино протягивала ей какой-то сверток. – Возьмите.
– Что это? – Лера немного испугалась. Все это было как-то дико.
– Деньги. Доллары. Возьмите, я потом еще принесу, – торопливо, как в лихорадке говорила Нино и все совала, совала в Лерины руки толстый сверток.
– Да вы с ума сошли! – Лера с отвращением сунула сверток обратно в руки Нино.
– Вы… – Голос Нино задрожал. – Вы не возьмете? Вы заберете у меня… его?
– Нет, – отрезала Лера.
В глазах Нино опять сверкнула надежда, потом – решительность.
– Обещаете? – спросила она так требовательно, что Лера поморщилась.
– Он же не вещь! – попыталась объяснить она. – Он живой человек и сам принимает решения. – Нино стояла над ней, и это было очень неприятно. – Оставьте меня, пожалуйста!
Но Нино все так же пристально, исподлобья глядела на Леру и молчала. Ну что с ней делать? Не силой же выталкивать? Несчастную, некрасивую, беспомощную. Беременную!
– Обещаю, – сухо сказала Лера. – Только теперь – выйдите.
Нино выходила из комнаты медленно, ссутулившись, низко склонив голову. Как побитая собака, подумала вдруг Лера. Худая побитая беременная собака. Жалко ее даже. Но… если бы не этот ребенок внутри… все могло быть по-другому… все могло быть…
В первый раз Лера увидела «этого ребенка» пять лет спустя, на похоронах Антонины. Худенький большеголовый мальчик, шевеля губами, читал надписи на могильных плитах. Умненький, подумала Лера, только болезненный какой-то, надо бы Давиду посоветовать консультанта хорошего… Или не надо? Сам разберется, без посторонних советов… Мог бы, кстати, в траурное и не обряжаться, в конце концов Антонина для него – чужой человек. А то черное к его смуглости ужасно не идет… хотя костюм, конечно, отличный, явно не готовый, а от портного. Но черное… Только белоснежная рубашка и спасает положение. А вот Нино после родов очень похорошела, с неясным неудовольствием отметила Лера. Или просто одеваться научилась? Мягкий кашемировый свитер под горло скрывает тощую шею и подчеркивает округлившуюся грудь и по-прежнему тонкую талию, острые коленки спрятаны под узкой юбкой, высокий каблук напрягает ногу, и худые икры кажутся выпуклыми, а щиколотки – тонкими. В красотку Нино не превратилась, но стала тем, что называется интересная женщина. В общем, успешная респектабельная семья…
Да мне-то какое дело! Лера отвернулась к могиле, к жиденькой группке «провожающих»: кроме нее самой, только Аня с Юлей, две-три подруги Антонины (надо же, никогда не знала, что у нее были подруги!) и Давид с Нино и… как же мальчика-то зовут?
– Рустам, – словно в ответ на ее мысли, Давид тихо окликнул отошедшего в сторону сына.
Ехать на поминки Нино отказалась:
– Рустаму нужно на занятия, на кружок. – Она ожидающе, почти требовательно посмотрела на Давида.
– Вас шофер отвезет, – отмахнулся он.
– Ты же обещал! – взмолилась Нино.
Но Давид так сверкнул на жену глазами, что она, тут же притихнув, повела Рустама к стоящему поодаль черному «Мерседесу».
