Оттаивал.
Временами Юля привозила сокурсников и просто приятелей, которых называла «кандидатами»: Володю, Григория, Тимура, Славу… Глядела выжидательно: ну как, дядя Давид? Он только головой качал – ни один из «кандидатов» ему не нравился – и чувствовал себя… отцом. Вот ведь странность какая.
Но и оттаяв, Давид так и не смог переступить поставленный самому себе барьер: никаких женщин. Даже когда Лера вернулась из Германии. Даже тогда. Казалось, если он сделает шаг в эту сторону, если нарушит свою добровольную аскезу, Рустам – где-то там, в своих недосягаемых небесных эмпиреях – не простит предательства.
Лера, весело впрягшись в привычную работу – персонал, оборудование, капризные больные, ремонт, персонал, оборудование, – казалось, приняла холодность Давида как должное. Да и какая там холодность! Работалось-то им вдвоем так, что лучше и не бывает. Правда-правда, они были отличной упряжкой! И никакая любовь тут ни при чем. Никакая любовь… В прошлом, все в прошлом, говорил себе Давид, любуясь «самым красивым в мире директором» клиники – вот такие комплименты он теперь научился отпускать!
Правда, «самый красивый в мире директор» постепенно становился самым суровым: Лера сухо цедила слова, щурилась, поджимала губы, раздражалась по пустякам. Давид списывал это на возрастные женские проблемы, навидался таких пациенток в «Альфе», вздыхал – надо бы Леру к эндокринологу затащить, но как затащишь, когда чуть вопрос выходит за рабочие рамки, она сразу иголки растопыривает – и думал, думал, думал… И казалось ему, что Рустам добродушно и одобрительно улыбается откуда-то с небес: давай, мол, пап, я все равно с тобой.
* * *
Солнечный луч остро бил в угол левого глаза. Хотела ведь в день рожденья подольше поспать, сладко потягиваясь, подумала Лера. А тут, извольте радоваться – солнышко! Как будто не ноябрь за окном, а какой-нибудь июнь. Впрочем, солнышко в день рождения – это хорошо, это как первый подарок к юбилею. Лера вылезла из постели, еще раз потянулась – и насторожилась: в квартире стояла странная тишина.
– Юль! Проспала? – Лера заглянула в комнату дочери.
Пусто, тихо, на удивление прибрано, кровать аккуратно застелена. Неужели дома не ночевала? У Леры защемило сердце. Телефон безразличным механическим голосом сообщил: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, позвоните позже». Нет, все-таки Юлька удивительно бесчувственная! Уж в день-то рождения могла бы матери нервы не трепать!
Лера тяжело опустилась на кухонный диванчик, как-то сразу почувствовав, что пятьдесят пять – это очень много. Жизнь на исходе практически.
Кот боднул ее в бок и лизнул безвольно висящую руку – утешал.
– Один ты, Пинки, меня и любишь, – прошептала она, борясь с подступающими слезами.
И солнце куда-то спряталось… Вот так всю жизнь: только распахнешь объятья, только улыбнешься навстречу надежде, а тебе – бемц, никаких надежд, все мимо, мимо, мимо…
Лера щелкнула тумблером кофеварки и отправилась в душ. Должны же быть в этой жизни хоть какие-то удовольствия. А текущая теплым дождем вода – не только удовольствие, но и неплохое успокоительное. Обычно, во всяком случае. Сегодня, однако, на достижение умиротворенности понадобилось чуть не полчаса.
Вздыхая, Лера натянула любимый спортивный костюм – мягкий, уютный, утешительный. Толкнула дверь ванной – и остолбенела.
Все было усыпано розами – алыми, белоснежными, темно-бордовыми, бледно-желтыми. Их аромат наполнял пространство так густо, что казалось – это не темноватая по-осеннему московская квартира, а щедрый июньский сад в какой-нибудь Италии. Розы словно бы светились – негромким, но глубоким, теплым светом. По углам и под потолком висели гигантскими виноградными гроздьями воздушные шары, наперебой поблескивающие многочисленными надписями: «С днем рождения!»
– С днем рождения, мамуленька! – Юля, выскочившая откуда-то слева, повисла у Леры на шее.
– Мама, с днем рождения! – Анна появилась справа. Она улыбалась и…
Господи! Лера ахнула, глядя на гордо выпирающий живот дочери, – ей же рожать вот-вот!
– Через месяц, – словно прочитав ее мысли, еще шире улыбнулась Анна. – Я подумала, что у тебя в клинике, под твоим присмотром будет лучше всего. Все-таки мне не двадцать пять, как вот этой! – Она шутливо ткнула в бок подпрыгивающую на месте сестру. – А их там, представляешь, сразу двое!
– С ума сойти! – Лера прикусила костяшки пальцев. – А я-то думала, ты уж и не…
– А я как раз – да! – Анна положила ладони на живот и горделиво приосанилась. – Не говорила, хотела сюрприз сделать.
– Анечка! – Лера обняла дочь. – Лучшего подарка ты не могла бы и придумать. – Она сглотнула подступающие слезы.
В висок кольнула неприятная мысль: а Давид даже не позвонил! Ну да, день только начинается, еще успеет поздравить, но все-таки мог бы и пораньше. Обидно.
Дочери, расступившись, подтолкнули Леру в сторону кухни. Она сделала шаг, другой – среди роз, как среди облаков, – и, пошатнувшись, оперлась на косяк.
Посреди кухни стоял улыбающийся Давид – фрак делал его выше, а ослепительно сиявшая белая бабочка удивительно молодила смуглое (любимое!) лицо. Он медленно опустился на одно колено:
– Лерочка, будь моей женой! – Из коробочки, которую он протягивал ей на ладони, что-то остро, бриллиантово взблескивало, искрилось, сверкало.
– Мам, от такого обручального кольца нельзя отказываться, – взвизгнула за спиной легкомысленная Юля. – Соглашайся немедленно!
Лера кивнула – говорить она не могла, горло перехватило так, словно во всем окружающем пространстве воздуха не осталось совсем – только розовый аромат и этот бриллиантовый блеск.
Давид поднялся, обнял ее, потянул за собой:
– Подарок юбилейный я не мог принести, он бы сюда не поместился. – Он подвел Леру к окну. Механически, не слишком хорошо соображая (в голове как будто кто-то пускал праздничные фейерверки, вместо мыслей – сплошные искры, блеск и сполохи), она выглянула во двор. У подъезда гордо расположился элегантный белый «БМВ».
– С днем рождения, любимая! – Давид прижал ее к себе.
– Ах ты, хитрюга! – Лера приникла к нему всем телом. – Вот почему мы вчера не стали полиции дожидаться! Ох… у меня в сердце ничего не помещается… столько подарков… У Анечки двойня будет, представляешь? И я стану бабушкой! – Лера сглотнула набегающие слезы.
– А я – дедушкой! – Давид подмигнул. – Ведь это наши дочери, правда?
Господи, промелькнуло в голове, ведь всего час назад мне казалось, что жизнь катится к финалу. А она, жизнь – только начинается!
Немачеха
Дети простят вам все, что угодно, кроме вашей смерти.
Рэй Брэдбери
Холодные руки
Плотная, наполненная дождевыми струями тьма, ложась на стекла, превращала их гладкость в подобие хрустальной грани: сливающиеся и разбегающиеся капли дробили отражения рекламных, фонарных, светофорных огней, точно в калейдоскопе. Когда Рита была маленькая, мама подарила ей картонную трубочку с цветными стеклышками. Сначала волшебные узоры увлекали, потом стало страшно. Мама высыпала стеклышки на ладонь – смотри, тут совсем нечего пугаться! Но маленькая Рита рассердилась, швырнула игрушку в угол, да еще и ножкой по ней топнула.
