– У меня ведь совсем ничего, – растерянно прошептала Лера.
– Коллега, вы только не волнуйтесь, вам вредно. – Суровая Серафима Константиновна (санитарки и медсестры за глаза звали ее Архангельшей) положила на тумбочку несколько смятых купюр. – Мы тут собрали немного.
– Что вы! – Лера залилась краской.
– У тебя ведь дома еще ребенок? И молоко так и не пришло. А муж, я так понимаю… – Пристальный взгляд Архангельши пронизывал, казалось, насквозь.
Лера помотала головой.
– Ну я так и думала. Раз ни разу не навестил, значит, и нету. И ладно! – Серафима энергично махнула рукой. – Так что берите, коллега, и не смущайтесь. Тем более что тут, в сущности, копейки, буквально на самые первые дни.
– Наверное, нужно такси вызвать, – неуверенно проговорила Лера.
– Можно и вызвать, а можно… – Серафима высунулась в коридор и крикнула: – Эй, Александр Викторович!
Через полминуты в палату зашел Сашка Круглый:
– Что, Серафима Константиновна, выписываем мою однокашницу?
– Выписываем, – пробасила Архангельша. – Ее забирать некому. – Она сурово поглядела на Сашку. – Ты ж вроде с дежурства уже?
– Ну да, домой сейчас.
– Угу. И на колесах, я же знаю. Подвезешь коллегу? – Серафима говорила так, что вопрос прозвучал распоряжением.
Но Круглый, похоже, привык к этой манере:
– Без проблем, Серафима Константиновна! Лера, собирайся, я детским сестрам скажу, чтобы чадо твое собрали. – Он никогда не помнил, кто родился, мальчик или девочка, поэтому говорил всегда абстрактно: чадо, дитя, бэби, в крайнем случае – ребенок.
– Спасибо, Саш!
Квартира показалась Лере странно пустой. За то время, что ее не было, умер, нахлебавшись какого-то суррогата, дядя Юра-алкоголик, а Клавдия Ивановна переселилась в свежекупленную квартиру, оставив Лере краткую записку с распоряжением переводить деньги за комнату на такой-то счет. Денег, впрочем, все равно не было, и Лера тут же выбросила это из головы: будут – заплатит, а нет – не обеднеет Клавдия Ивановна.
– Мамочка! – Аня обвила ее худенькими ручонками и заплакала. – Не уходи больше! Я хорошо себя буду вести! – Но слезы тут же высохли, она с интересом оглядела изменившуюся фигуру матери и белый сверток в ее руках. – А где твой животик? А это что?
– Это не что, – улыбнулась Лера. – Это кто. Твоя сестренка.
– Настоящая? А как мы ее назовем?
– А как бы тебе хотелось?
– Юля! – радостно завопила Анечка. – У меня в садике самая красивая подруга Юля! Мам, пусть эта тоже будет Юля! Ну пожалуйста!
Совпадение с собственными мыслями заставило Леру вздрогнуть, так что она даже пошатнулась. Подоспевшая Антонина бережно приняла у нее из рук белый сверток:
– Отдохни, Лера, я позабочусь о детях.
Чувствуя неприятную слабость в коленях, Лера тяжело опустилась на диван: да, надо выспаться, что-то сил совсем не осталось…
Но силы возвращаться как-то не торопились. Дни шли за днями, недели за неделями, а Лера как будто даже не очень соображала, спит она или бодрствует. Антонина безмолвно приняла груз забот на себя: приносила молочную смесь для Юли, добывала продукты, чтобы накормить остальных, отвела Анечку в школу, наводила порядок, стирала, готовила. Как атлант, держала на своих худых плечах всю их маленькую семью.
Как-то, уже после Нового года Лера, вдруг воспряв, принялась за уборку – мела, скребла, подметала, чистила. Опорожнила бельевой ящик дивана – в стирку, все в стирку, нечего пыль копить! За стопкой простыней и пододеяльников обнаружилась обувная коробка. Лера долго сидела на корточках, разглядывая иностранные надписи по бокам и почему-то не решаясь заглянуть внутрь. Подняв, наконец, крышку, она увидела очень красивые мужские туфли. Давид забыл! – воспоминание остро кольнуло в сердце. Но под туфлями было что-то еще. Конверт. Даже скорее пакет.
Дрожащими руками она развернула толстую белую бумагу…
Вид долларов Леру ошарашил. Мысли забегали с лихорадочной скоростью: даже одна стодолларовая бумажка – это же сегодня целое состояние! Спасение от голода, от беспомощности, от неистребимого страха перед «завтра». А «бумажек» в пакете было довольно много.
Если вернется, я все возмещу, решилась она, вытащила одну купюру и, наскоро переодевшись, выскочила из квартиры.
– Ты что, магазин ограбила? – Антонина укачивала Юлю, остолбенело глядя, как Лера выкладывает на стол консервы, сыр, палку сухой колбасы, помидоры, сок, йогурты, яблоки…
От звонка в дверь обе женщины вздрогнули.
– Вот и милиция за мной, – неловко пошутила Лера.
За дверью стоял Давид – мрачный, небритый, постаревший, казалось, лет на двадцать:
– Вы тут… как? – Он бросил взгляд на Антонину, прижимавшую с себе Юлю, и попытался улыбнуться.
Лера почти втащила его в комнату:
– Заходи-заходи, сейчас ужинать будем.
Антонина, продолжая укачивать Юлю, увела к себе Анечку.
Лера вытащила из шкафа пыльную, еще Давидом купленную бутылку, водрузила на стол:
– Вот, тебя дожидалась. А я… я не дождалась… Давид, я… взяла твои деньги…
На мгновение его взгляд посуровел:
– Что, все?
– Ну что ты! Только одну бумажку! Я верну, ты не сомневайся! – Лера прикусила губу.
– Оставь! – Он устало махнул рукой. – Я и больше бы подарил, тебе нужно…
– Давид… – Лера боялась задать главный вопрос, но он понял.
– Мальчик родился мертвый, а она… она не в себе. Лежит и смотрит в одну точку.
– Давид, но депрессию лечить надо!
– Да знаю! Психиатры смотрели, таблетки какие-то выписали, но толку от них…
– Но это же не сразу! Нужно время! Вот забеременеет опять…
– Не забеременеет, – сухо отрезал Давид.
Лера осеклась. Как врач она понимала, что при тяжелых родах с массированным кровотечением удаление матки, как правило, единственный способ спасти жизнь роженицы. Но сердце сжималось от жалости к этому измученному, в одночасье погасшему мужчине. Она пыталась найти хоть какие-то слова утешения – и не могла.
Давид подошел сзади, обнял ее за плечи и жарко зашептал в ухо:
– Лерочка, Лерочка, роди мне сына!
Как там звали ту жену, как его там, Лота, которая превратилась в соляной столп? Лера не могла вспомнить, но чувствовала себя тем самым соляным столпом. Ни слова вымолвить, ни даже пошевельнуться невозможно. Что он несет, боже мой?
– Я знаю, знаю, ты сейчас не можешь, тебе надо окрепнуть, восстановиться. Но через полгода? И у меня будет сын! И у моей жены будет сын. Она… Она примет. Она сделает, как я скажу. А я тебе с девочками за это куплю квартиру! И… молчать буду! – Он резко сглотнул. – Всю жизнь буду молчать!
