Откуда она? Кто такая? Может, не из Элен? Как очутилась в пещере?
Раз уж сам напросился, Сандал вошел в круг. Пламя снова сомкнулось за ним. Оглянулся с опаской – потом как бы выйти отсюда…
Жрица была мертва. Лицо белее белого камня. Еще бы, сколько сока жизни из нее вытекло. Даже пегая кобылья шкура не сумела все впитать, земля вокруг покрылась багрянцем… Женщина, некрепкая телом, нежная, хрупкая, будто раскинувшая крылья погибшая птица. Вовсе не похожая на рослых, жилистых удаганок, какими они представлялись. Что она с собой сотворила?
Заячье одеяльце рядом с ее животом пошевелилось, и все стало ясно. Сандал развернул одеяльце и пеленку. Крохотная девочка, поводя сизыми, как у всех новорожденных, глазенками, судорожно вспорхнула навстречу пальчиками, засучила розовыми в отсветах костра ножками, блестящими от втертых сливок.
Опытное око жреца определило: ребенок здоров. Прошелся внимательными пальцами обочь пупка, проверяя, нет ли грыжи. Удивился тому, что слабая роженица разрешилась без чьей-либо помощи, исхитрившись проделать всю необходимую работу. Вот и ножницы с остатками жильных ниток лежат над головкой девочки, и вязка белого конского волоса – оберег… Силен же был материнский дух женщины!
Душа матери, одна из трех человеческих душ, данных Белым Творцом, помещается в дитя при его зачатии. В ней заключены чувства и память предков. Потом влетает воздушная душа – связь с небесами, способность разумно мыслить и видеть сны. Последней вливается земная душа – для поддержки человеческой силы. С рождением приходит дыхание жизни – божественный Сюр
[45]
, соединяя память, разум и волю.
Глядя на гудящий огонь, Сандал задумался о материнском духе. О матери, ласки которой не знал… И вдруг разъярился.
Женщина! Существо, сотворенное отдельно от человека-мужчины! Как мог небесный огонь прийти к ней во время самой главной, самой нечистой женской немочи? К морочной бабе, открытой для козней бесов?! Как дерзнула нарушить запрет, когда семь дней до родов и семь дней после этого возбраняется смотреть на огонь? Даже серая тень ее не смела пятнать здешние камни! Явилась в невинные горы, осквернила их своей кровью! Недужной, родильной, хранящей в себе порочное любострастное рвение… причину зачатия. Отворилась собою в чужие миры! Темные духи того и гляди ринутся сквозь ее распахнутое потустороннее тело на Срединную землю!
Жрец в молчаливом бешенстве сжал кулаки.
Да, но почему она ушла из дома и родила здесь? Почему зажгла священный костер? Что угрожало ей?
Лицо Сандала осветилось догадкой. Так вот отчего дрались ветра, а после ударила буря! Женщина еще до родов знала, что носит не простое дитя – с волшебным джогуром. Наверное, шла к жрецам за помощью. Не успела…
Внимательнее вгляделся в лицо почившей. Соболья доха, шапка с перьями стерха… Сандал отпрянул, потрясенный. Ба… да ведь это жена Хорсуна! Не признал Нарьяну! Трудно признать – лицо словно вылеплено из снега, синие тени в подглазьях и нос заострился. Истекла кровью. Рожай она дома, можно было спасти. Забить теленка, дать теплую кровь с порошком высушенного недоноска медведицы…
Вот как! Значит, Нарьяна скрывала, что имеет столь сильный дар – призывать небесный огонь. Пожалуй, захочешь скрыть, с таким-то грозным мужем.
Огонь защитил дитя от Ёлю, а женщину не сумел… либо не захотел. И что теперь делать? Не оставлять же все как есть.
Сандал брезгливо отвернулся и вспомнил, что неподалеку, чуть ниже, видел за тропой полузаваленную валежником яму-расщелину с блестками нетающего льда на стене. Готовая могила, только землей и камнями хорошенько засыпать. Нечистую надо похоронить как можно скорее, не дожидаясь трех прощальных дней, пока страшные жители Нижнего мира не сделали из ее тела лазейку в Орто. Придется возвращаться домой за вещами для погребения.
* * *
Обряд освобождения душ получился добрый. Приняли небо, земля и стороны света жертвенное масло во имя душ жены багалыка. Но еще долго материнская душа Нарьяны будет позвякивать дома котелком и шелестеть подолом невидимого платья. Воздушная душа станет звать Хорсуна и приходить к нему во снах. Земная может невзначай коснуться призрачной рукою… Вздыхая, души восстановят по крупицам растраченные в течение жизни силы. Плача, соберут выпавшие некогда волосы и остриженные ногти. Только к исходу двух двадцаток дней завершится жизненный Круг женщины.
«К сороковинам», – мог бы сказать Сандал. Он знал куда больший счет, чем о том ведали эленцы. Они-то считали крупные числа двадцатками – числом пальцев на руках и ногах. Однако и жрец давно привык считать по-здешнему. Так же, как все.
В последний поминальный день люди съедят голову любимой хозяйкиной буренки и повесят коровий череп на ближнее к могиле дерево. Души Нарьяны отправятся из очищенного дома, каждая своей дорогой. Материнская душа присоединится к предкам. Возродится в дочери багалыка или не в этом ребенке, а то даже не в этом времени и мире. Воздушная улетит к небесам обратно, если женщина при жизни мало грешила. Земная уйдет в расщелину, смешается с камнем и почвенными соками горы. Может, поднимется березкой где-нибудь рядом…
Жрец расчистил яму от валежника. Куском черненой кожи закрыл лицо покойной. Крепко закрутил все тесемки ее одежды глухими узлами, крест-накрест завязал рукава. Стараясь не испачкаться кровью, закутал в шкуру и опустил в могилу. По-хорошему, конечно, обмыть бы тело, одеть в новое платье, собрать в путь по-зимнему. В лиственничную колоду поместить, прикрыв берестой. Да где уж в этакой спешке…
Нарьяна удобно легла, головою на север, по направлению Реки Мертвецов. Туес со следами подсохших сливок Сандал проломил и бросил Нарьяне в ноги. Пусть душа вещи тоже умрет. Там, где хозяйка воскреснет юной и красивой, посудка, вновь обретя свою форму, ей пригодится.
Недаром жрец торопился. Мало того что женщина, умершая от родов, навлекает нечисть, она и сама способна возвратиться злым Йор – ущербным духом покойника либо беса. К тому же супруга багалыка оказалась жрицей небесного огня… Если не похоронить имевшую джогур быстро и правильно, она обязательно превратится в Йор и наделает бед.
Тела шаманов и удаганок люди саха оставляют в колодах на арангасах. Бывает, помост стоит целый век, а то и дольше. Потомки обязаны помнить славного родича, сколько бы времени ни прошло. Их долг – собирать и хранить сыпучие мощи для будущей земной могилы. Беда любую косточку потерять! За такую небрежность витающий над Орто дух волшебника может отомстить, вселившись в живого, ни в чем не повинного человека.
Сколько племен, столько и погребальных обычаев. Раньше эленцы зашивали ушедших по вечному Кругу в кобыльи шкуры и подвешивали к макушкам лиственниц. Тонготы и ньгамендри по сей день запихивают своих покойников в кожаные мешки, будто зародышей в чрева. Одуллары укладывают расчлененные мясо и кости в берестяные ведра. На местах покинутых стойбищ встречаются деревья, увешанные подобными «плодами». Дилга, бог озорной, горазд нарочно направить прохожего человека кривой тропою под дерево с мешком или туесом – колыбелью мертвецов. Дунет ветер, порвется веревка, и сгнивший труп свалится на голову! Сандала аж передернуло от омерзения.
