– Остались мы как опаленный комель! – голосила женщина. – Утерял наш дом верхушку, укоротил свои искры! Погубили родимых негодники порченой крови, презираемые всеми, имеющие землю лицом!
У юрты Кугаса толпились растерянные, молчаливые воины. Расступились перед багалыком. Два больших тела, одно из которых было обгоревшим, лежали на земле. Сидя между ними на коленях, раскачивалась и выла Модун, прижимая к себе испуганного малыша.
– Дуолан! – вскрикнул Хорсун. – Кугас?!
Солнечный воин, веселый и неугомонный отрядный старшой!.. Насмешливый друг, огненно-рыжий Кугас… черный, как истлевшая головешка, мертвый, как выжженный уголь… А рядом – его младший брат. Красивый, могучий юноша, едва разменявший первые весны юности. Дуолан совсем недавно прошел Посвящение. И с девчонками-то еще не успел нагуляться на кумысном празднике из-за подготовки к испытаниям. Голова повернута набок, из затылка торчит хвост стрелы… Как же так, как же?! Кто посмел?..
Багалык пригляделся: стрела здешняя, боевая, крупный срезень с массивным тупым острием.
– Из моего боевого лука стреляли, – пояснил, подходя, враз постаревший Быгдай. – Взяли из Двенадцатистолбовой. Вот он, ребята нашли.
– Кто стрелял?!
Быгдай безмолвно развел руками. Тоже не ведал. Мощный лиственничный лук с березовыми вставками и кожаной оплеткой кто-то прислонил к стене юрты. Быгдай теперь не мог к нему и притронуться. Боевое оружие предало хозяина, пролило дружескую кровь. Воины тайно погребут вероломный лук в лесу подальше от жилья и не оставят метки. А тела Кугаса и Дуолана будут спать в кургане. Их воздушные души, должно быть, уже направились к звездному Кругу Воителя. Готовятся к Посвящению в небесную рать…
– Что же ты не заступился, дух – хозяин двора, и ты не встал на защиту, дух – хранитель коновязей? – убивалась Модун. – Где вы были, домашние духи, когда случилась беда? Не вас ли кропила я маслом и кровью жертвенной яловой кобылы? Как подпустили вы к береженому дому выродков худых предков? Почему не упали на головы злодейских отродий, не остановили на Срединной земле их смердящее дыхание?!
Чьих предков хулит несчастная женщина? Серой пеной копились и опадали в сбивчивых мыслях вопросы. Поверх путаницы всплывал один, самый насущный: где Нарьяна?
– Где моя жена? – потряс багалык Модун за плечо. Та подняла к нему залитое слезами лицо. Хорсун не сразу сообразил, что она его не понимает. Свое горе глухо и слепо к чужому, о чем багалык тут же понял и по себе.
У противоположной юрты промелькнул Асчит. Живой, благодарность богам! Но радость длилась мгновение и снова покрылась главной болью.
– Где Нарьяна? – кинулся багалык к мясовару.
Вобрав голову в плечи, Асчит пролепетал:
– Наверное, ее похитили сусликоеды…
– Что лопочешь?! – не расслышал Хорсун. – Говори внятно!
– На заставу н-ночью напали с-сытыганцы, – объяснил наконец мясовар, заикаясь от стыда и страха.
– Рыбаки украли мою жену? – не поверил багалык. Глаза его вспыхнули, как у готового к броску волка.
Асчит кивнул, не смея поднять лица.
– Кто убил воинов?
– Они. – Подбородок мясовара опустился ниже некуда.
Каменные желваки заходили под высокими скулами запрокинувшего голову Хорсуна.
…О-о, растолкуй, Дэсегей, что происходит с твоими детьми! Или Белый Творец решил покинуть людей?! Дружины не было дома не так уж долго. Всего третий день пошел от намеченного срока возвращения. Воины привезли мясо на зиму, радуясь, что отвратили голод… И вот что застали, когда вернулись! Беременную жену вождя похитили. Стражи заставы мертвы!
До сознания Хорсуна никак не могло дойти, что на воинское селенье подло налетели ночью, в отсутствие ботуров, не враги гилэты, не разбойники барлоры или неизвестные чужаки, а свои… Свои!!! И кто! Жители вонючего Сытыгана, потомки жалкого вымирающего рода, бессловеснее рыбы, замкнутее яйца! Они униженно благодарили, когда багалык привозил им мясо, как ближним соседям, соблюдая обычай предков! И в этот раз он думал потешить мясом их вечно голодных детишек… Нет, набег сытыганцев был невозможен, непостижим разумом!
– Ты не ошибся, мясовар?
Асчит ожесточенно замотал головой:
– У меня тонкий нюх, багалык. Лица мерзавцы испачкали сажей, но их выдавал запах. Их нестерпимая рыбья вонь, которую ни с чем нельзя спутать…
– Кто еще может подтвердить, что это были рыбаки?
Подтверждение последовало тут же. Потрясая поднятыми кулаками в сторону соснового увала, отделяющего заставу от Сытыгана, Модун хрипло закричала:
– Пусть будет еще раз проклят ваш проклятый род и прах развеется по ветру!
Хорсун едва не задохнулся от невыносимой злобы… Значит, правда.
Асчит рассказал – было так.
После бури Кугас с Дуоланом правили одну из сваленных сторожевых вышек. Бешеная стихия учинила изрядный ущерб. Модун с женщинами тоже торопились до сумерек хоть немного наладить порядок в потерпевших хозяйствах. Нарьяна просила не тревожить ее до вечера, хотела поспать. Убедилась, что ничего в усадьбе не пострадало, и, видно, снова вздремнула…
Дуолан заглянул в Хорсунову юрту. Госпожа почивала спокойно. Стараясь не шуметь, развел огонь в очаге. К ночи Модун зашла к Нарьяне и удивилась – та, блаженная, все отдыхала. Лишь здесь охранница заподозрила неладное. Пошевелила тело спящей: на пол с постели упали подушки, прикрытые одеялом.
Модун с криком помчалась по заставе:
– Нарьяна пропала!
Народ поспешил к юрте багалыка. Долго думали, совещались, как быть. Понять не могли, почему и куда ушла женщина, да еще накануне родов. Модун, обижаясь, сказала:
– Поди, в Крылатую Лощину отправилась, к кузнецовой женке Уране. Сама ни словечка не обронила. Верно, чем-то мы не угодили хозяйке. Молвила бы, и сопроводили. Зачем же бежать обманом?
Уверились в предположении крепко. Дуолан вызвался к утру сходить в кузнецов аймак. С тем разошлись…
А ночью в заставу проникли сытыганцы. Они-то, знать, и увели Нарьяну. Может, раньше, в бурю, ведь все остальное время юрта была на виду. Пробравшись во тьме в Двенадцатистолбовую, негодяи стащили оружие и убили Дуолана, когда тот возвращался с дозора. Затем подперли кольями двери юрт. Выдавив внутрь окно Кугаса, бросили в дом пук горящего сена. Воин только собирался встать на смену и еще не оделся. Выхватил лежащий под головой топор, бросился, в чем был, к придавленной двери. И тут кто-то крикнул снаружи: «Коли!» Сквозь дверь Кугаса достали длинным копьем…
Пока Модун спросонья металась между раненым мужем и загоревшимися на лежанке циновками, Кугас выскочил в окно. Женщина рванулась за ним, но он прикрыл отверстие собой.
Рыбаки дрались на удивление свирепо, не гляди, что схожи с ходячими мощами. Измазанные сажей, они напоминали чертей. Почему-то страшно тряслись и ревели, как дикие звери.
