* * *
Остроконечные уши пса поднялись кверху. Издалека раздалась странная песня. Вскрикивая и завывая, пел какой-то сумасбродный человек. Берё, прислушиваясь, наклонял голову то на один бок, то на другой.
– Сордонг? – спросила старуха.
Пес слегка вздернулся, словно подтверждая.
– Сордонг, – убедилась Эмчита. – Совсем спятил в одиночестве.
Берё согласно тявкнул. Слепая отпустила руку. Собака, разрыв лапой мерзлый бугорок, понюхала погребенную под ним птичку.
– Много животных разгромило бурей, – поняла Эмчита по производимым псом звукам. – Не трогай. Хозяин леса рассердится. Бедняжкам было больно и страшно. Тебе повредит мясо зверька, напуганного задолго перед смертью. Частица страха войдет в твою кровь. Все живое чувствует боль и страх. Горе ходит по зверям и деревьям, особливо же – по людям… Буря бурей, а вон что сотворилось в Сытыгане. Люди отравились чем-то и умерли. Все оставшиеся больны. Разные боли мучают их, но пуще всего недуги живота и горла, что забрались в тела от холода и дурной пищи. Силис позаботится о злополучных, он добрый человек и добрый старейшина. Надобно ему помочь, больным помочь. Найти бы серый лишайник, растущий в середке оленьего мха. Веточки у него хрупкие, однако внутри спрятана большая сила. Знатное лекарство от хворей горла. Прокипятишь в горшке, пока взвар не пожелтеет, как водица в глине от следа, подышит больной над паром и выздоровеет. Такой лишайник часто встречается, но нам с тобой не просто его обнаружить.
Слепая присела на корточки, ощупывая сквозь снег поросшую мхом землю возле тропы.
– Жаль, давно нету крапивы, – продолжала она. – Мало мы запасли ее нынче. Тоже славное средство, помогает отхаркивать слизь, скопившуюся в горле. И хорошо бы найти еще один корень травы-воина. Это зелье люто на вкус и глотку дерет нещадно, зато умеет бороться с воспалением в кишках и желудке. У тебя, Берё, целых четыре глаза, но ты ведь не скажешь, даже если увидишь. А я не вижу, только чувствую… Вот, гляди, какая брусника крупная. – Старуха поднесла ко рту горсть замерзшей ягоды. – Сладкая! Полакомься лучше ею, не тревожь покой мертвых зверюшек.
Пес послушно обгрыз с кустиков брусничные гроздья.
– Эх, Берё, умница, собачий человек! – вздохнула Эмчита. – Все на тебе быстро заживает. Сам себе лекарь. Оцарапаешься, так полижешь ранку и вычистишь духов болезней, сбросишь их наземь. После найдешь целебную травку и съешь… Дух – существо, а любое существо любит жизнь и боится смерти. Вечно голодная Ёлю не щадит никого… Редко бывают совсем худые черные духи. У любого темного есть в душе светлая искра. А в голову доброго духа вольна проникнуть и плохая дума. Так нож режет мертвое мясо, но, случается, уязвит живой палец. Что поделаешь, коль духу хворобы выпала судьба жить паразитом. Жаль убивать его до срока, но людей и животных жальче.
Эмчита погрела замерзшие руки в теплом загривке пса.
– Кто-кто, а уж ты-то, четырехглазый, знаешь – у каждого своя правда жизни. Некоторых духов мы видим травой, или камнем, или чем-то иным. А они, может, совсем другие. И никто не знает, как они нас видят… Возьми, к примеру, комаров. Они не видят человека. Не думают: вот человек, он разумен. Комары даже не подозревают, что человек существует. Они зрят перед собой только пищу. В той правде, в которой они живут, нет ни человека, ни всего народа Орто. В их мире человек, корова или лошадь – одно и то же. Еда. Подобно комарам, и мы не представляем чужую правду жизни. Сами для кого-то вроде комаров, а думаем, что на Срединной нет, кроме нас, хозяев. А хозяйка над всеми – Земля. Мы одну Землю делим. Она старается делать так, чтобы все правды, даже не видя друг друга, жили в согласии.
Собака внимательно слушала, подергивая ухом, но внезапно куда-то скакнула и залаяла. Старуха покачала головой:
– Вот псу неймется. Лес после бури полон соблазнов…
Берё возвратился скоро и заюлил под рукой, призывая хозяйку следовать за ним.
– Что ты опять отыскал, проказник? – бурчала слепая сердито, продираясь за поводырем в гущу кустов. – Не нужны мне твои зверьки и птицы. Пусть хоть жирный чороннохвостый или лопоухий там лежит. Сказала же – нельзя брать битое бурей, неужто не понял? Ох, Берё!
Старуха склонилась над лежащим на земле человеком. Он был еще жив, но без сознания. Собака, глухо ворча, вынюхивала оставленный им ползучий след. Слепая тронула пальцами лицо мужчины. Он слабо шевельнулся и застонал.
– О-о, это ты, Никсик, – узнала Эмчита. – А ведь люди потеряли тебя! Ищут, а ты, оказывается, отравился, как твои родичи, и лежишь здесь, бедняга… Едва различила по голосу. Лицо-то вон какое опухшее. Пальцы мои аж проваливаются в отечные щеки. Зубы, слышу, мелко стучат, будто от озноба, а сам горячий. Видать, совсем недавно сюда пришел. Ноги не устояли, сокрушили угнетенное ядом тело… Должно, в бедном твоем животе крутило немилосердно… Куда ты спешил, Никсик, такой изможденный?
– К Сордонгу, – подал голос пришедший в себя старшина Сытыгана. Язык его еле ворочался.
– Скажи-ка мне, что за отрава была?
– Пятнистые шапки красных сушеных грибов…
Эмчита всплеснула руками:
– Зачем же вы, неразумные, их ели?!
Она встала, не зная, что предпринять. Вряд ли Никсик выживет, даже если съел совсем немного грибов. В них таится особый дух убийства. Яд красно-пятнистых грибов смертелен.
Достаточно пяти кусочков, чтобы после времени трех варок мяса отдать души на суд богов. Поразительно, как горемычный еще не потерял память и способность двигать языком. Надо немедля найти травника Отосута, посоветоваться и скорее заварить противоядие. Вдруг да удастся спасти? Однако одного Никсика не оставишь, замерзнет. Отправить к жрецам Берё, а самой, хорошенько накормив бедолагу снегом, попробовать вызвать у него рвоту?
Слепая в смятенных думах погладила лоб подвернувшейся под руку собаки и почуяла ее настороженность. Пес снова залаял, умчался по направлению к тропе, но через мгновение вернулся и завертелся рядом. Затем, словно на что-то решился, схватил хозяйку за рукав дохи и потащил за собой.
– Погоди лаять, ты мешаешь мне слышать! И не тяни с этакой мочью, не то упаду и больше не встану, глупый Берё, – задыхаясь, говорила Эмчита, торопясь к прежнему месту. Добравшись, вытянула шею, внимая звукам и грозя пальцем собаке. Та шумно носилась вокруг. Старуха задумчиво произнесла:
– Воины едут. Значит, воротились с охоты. Топот пяти коней… кажется. Люди вроде чем-то обозлены, жесть в голосах. Один голос женский, исходит из крупного тела. Не помню такого голоса. Слезы и ярость… Сейчас завернут по тропе.
Стук копыт стремительно приблизился. Старуха встала посередине тропы. Собака напряженно застыла рядом. Узка дорожка, шаг с половиной, не разминуться.
– Прочь! – крикнул багалык, возглавляющий маленький отряд.
Слепая не тронулась с места. Аргыс остановился перед ней, вспахивая копытами снег с землей и свирепо фыркая.
