Кубагай, единственный на весь Великий лес человек из племени желтоволосых, синеглазых нунчинов, овдовел рано. Не нашел себе пары после того, как пропала с шаманами его жена, удаганка Гуона. Растил девчонку один. Собственного хозяйства не имел, за двором-домом хорошо не ухаживал, будто после внезапного исчезновения жены жизнь на Орто перестала его интересовать. Наверное, так оно и было. Не зря же, покинув родные края, здесь когда-то остался из-за Гуоны. А как не стало ее – только и делал в свободное от работы время, что везде искал. Потом выдал дочь замуж и вскорости помер. Знать, не смогло надсаженное одиночеством сердце тоску перебороть.
Недолго точили ехидные лясы кумушки, разочарованные выбором воеводы. Нарьяна оказалась доброй хозяйкой. А как похорошела-то в свадебный год, как расцвела! Словно пушистый подснежник весною на взгорке. Разглядел же эту спервоначалу неброскую, неприметную красоту зоркий орел-багалык! И вышло так, что не на жену Хорсуна пали лучи его славы, а благодаря кроткому женскому свету он стал открытее, мягче, и запальчивости в нем поубавилось. Дружина души не чаяла в нежной Нарьяне. Бывалые ботуры мечтали, как будут воспитывать будущих сыновей багалыка, направлять их к воинской доблести… А неладный Дилга вон как все повернул-обернул. Видно, исчерпалось везение, данное Хорсуну скаредным роком. Держал багалык узорный чорон удачи в руках, но взъярилась буря, и превратился кумысный кубок в осколки разбитого горшка…
Силису стало неловко от этих мыслей. Его-то с Эдэринкой счастье горит ровным, неиздержанным пламенем долгие весны, не гаснет. Передряги обтекают их юрту, точно отлаженная жизнь семьи маслом смазана со всех восьми сторон.
Лишь подумал, тотчас грудь обожглась изнутри горячей кровью суеверного страха. Опять поперед разума лезут болтливые чувства! Стыдом и жаром опахнуло щеки. Скользнув по толпе тревожным взглядом, Силис отыскал бобровую доху Эдэринки, мелькнувшую в гуще второго ряда. Верно сказано: «С больного места не сходит рука, с любимой не сходит глаз». Чуть передвинулся, чтобы лучше видеть жену. Она смотрела на багалыка. Приподнятые брови скобками приблизились к переносью, горестно посунулось круглое лицо. «Жалеет Хорсуна, – понял старейшина. – Заметила седину».
Силис мог бы поклясться: Эдэринка думала о том же, что и он. Они всегда думали одинаково.
* * *
На улице стоял погожий день, а по матицам и верхам подпирающих крышу столбов, ворожа неблизкий вечер, покачивались переломленные дрожащими бликами глубокие тени. Чудилось, что Двенадцатистолбовая с вертикально спадающей на землю желобчатой уймой лиственничных жердин сейчас заскрипит, расправит откосные крылья стен да и взлетит в небо, покидая надоедливо гомонящий сход.
– Пора, – шепнул один из аймачных старейшине в ухо. – Все подошли.
Силис от неожиданности поперхнулся, еще ничего не сказав. Вроде времени мало прошло. Не успел к говорильне подготовиться… Пока прокашливался, дыхание выравнивал, речь привычно сложилась в уме последовательными пластами.
– Круг схода начинается. Готовьтесь думать и решать, люди! – громко объявила Главная Хозяйка.
За нею вступил Силис. Примолкшая толпа жадно внимала каждому слову старейшины, хотя о событиях последних дней всем было известно и ничего нового Силис не сообщил. Но он умел вылущить правду из слухов. Разрозненные обрывки молвы и предположений, заполошно носившиеся по Элен, выстроились, как опрятная посуда на полках. Вся картина более или менее прояснилась. После оглашения вопросов ряды выскажут свои соображения и сообща крепко подумают над каждым.
О чем-то пошептавшись, аймачные подозвали старейшину. Выслушав их, Силис побледнел лицом.
– Прошу у вас совета, люди Элен, – с натугою произнес он. – Предложено избрать… нового багалыка.
Народ удивленно загалдел.
– Пусть человек, желающий убрать Хорсуна, назовется! – потребовал кто-то.
Главный жрец выдвинулся к центру. Снял гривастую шапку и сцепил на ней длинные пальцы.
– Этот человек – я.
– За что-о?! – выдохнула часть схода.
Сандал, выдавая волнение, потер шапкой шрам на щеке.
– Не думал, что придется растолковывать то, что каждому должно быть ясно. Но коль уж спрашиваете… Хорсун нанес мирной жизни в долине непоправимый ущерб. Наперекор решению схода аймачных старшин, пренебрегая остерегающими советами, уехал на охоту. Преступив запреты предков, оставил Элен и собственный дом без призора. Все знают, как наказали его боги за то, что утратил бдительность… Вернувшись, багалык не сумел обуздать гнев. Применил боевое оружие против старого человека, не способного ему противостоять. Разве подобное поведение водящего войско достойно примера молодым ботурам? Не станет ли скоро дружина, стремясь больше к власти, нежели к охране, опасна для всех нас? Снятие с поста – самое малое наказание для багалыка, чье самоуправство довело его до преступления.
– Ты называешь преступлением справедливое возмездие?! – звенящим от ярости голосом вскричала Модун. Щеки ее алели цветами сарданы, глаза метали молнии, будто вознамерились испепелить Сандала. – Хотела бы я посмотреть на мужчину, с которым поступят, как с нашим воеводой, а он и пальцем не шевельнет! Как понимать твои нападки, подстрекающие людей к недовольству дружиной, Сандал? Так знай: в заставе нет ни одного воина, который не мечтал бы встать на месте Хорсуна, когда он избавлял Орто от мерзостной твари, каким оказался отшельник!
Вдова Кугаса вскинула кверху судорожно сжатый кулак с побелевшими костяшками пальцев и оглянулась кругом:
– Пусть смерть его впредь станет наукой всем нечестивцам!
Задние круги схода, подхлестнутые запалом Модун, зашумели. Сандал счел все же уместным мягко пожурить воинственную женщину, посмевшую высказаться, опережая мужчин, да еще с угрозами:
– Каким бы ни был Сордонг, теперь он мертв. А о покойнике, сама знаешь, не принято отзываться плохо. Если не согласна с моим предложением, так бы и сказала. Не согласна – и все. К чему лишние речи, оскорбляющие Ёлю?
– Не только Модун, мы все не согласны! – загудели воины.
Из разных рядов возгласили:
– Покойник покойнику рознь!
– Подобных Сордонгу надо уничтожать, как бешеных лис!
– То, что мы вверили нашему багалыку Хорсуну себя и безопасность Элен, – дело не одного дня!
Оглушительной волною в прибой взрокотал бас отрядного старшого Быгдая:
– А попробуй-ка ты, Сандал, хоть это и сложно, представить себя на месте Хорсуна. Правдиво ответь: что бы сделал, явившись с охоты домой и обнаружив зло, совершенное по наущению Сордонга? Как бы поступил, услышав его признания, от которых содрогнулись небеса и души предков?
– Я не был там, где это произошло, – уклонился от прямого ответа Сандал, теребя гривастую шапку. – Жрецу невозможно вообразить убийство… содеянное собственными руками.
– Мы судим Хорсуна за то, что он натворил, или Сандала за то, о чем он не горазд и помыслить?! – не сдержался жрец-костоправ Абрыр. – Получается, багалыку мо…
