В первый раз с тех пор, как они опять встретились, его глаза не избегали ее взгляда, он не отводил их — так, словно сам вид ее был ему отвратителен. Сейчас его глаза были полны неподдельного страха. Проходившим мимо людям они, должно быть, казались влюбленными, которым грозит разлука навек, — с таким ожесточением он прижимал ее к себе.
Но они не были влюбленной парой! И тот факт, что, осознавая это, она с жадностью прижала лицо к его груди, вдыхая теплый, такой знакомый запах, привел Мэри в ярость.
Резким движением плеч она освободилась из его объятий и, проведя рукой по волосам, попыталась привести их хоть в какой-нибудь порядок.
— Что с тобой, Патрик? Неужели ты так испугался за мою жизнь?
— Ты чертовски права, — хрипло ответил он и провел трясущейся рукой по лицу.
В действительности Патрик сам не мог понять, что с ним творится. Машина ведь даже не коснулась ее, она остановилась в добрых двух метрах. Все дело, значит, было в том неожиданном ощущении, что он нанес ей удар ниже пояса. Может быть, его шутка о замке в двери спальни оказалась и не особенно удачной, но такой реакции он не ожидал. Мэри побелела от обиды. Ее глаза, казалось, заполнили все лицо — огромные, карие, полные боли, и он почувствовал себя так, словно только что ударил ногой крошечного щенка. Патрик ничего не мог понять и решил, что со всем этим надо разобраться.
— Что ты скажешь насчет того, чтобы я угостил тебя обедом и мы спокойно поговорили? — переведя дыхание, спросил он. — У нас все равно впереди еще два часа времени, прежде чем мы сможем забрать твою бабушку.
— Я не очень голодна…
Нет, с ней определенно происходило что-то странное! Она казалась такой встревоженной, словно столь обычное мероприятие, как обед, готовил ей ловушки сродни волчьим ямам.
— Ну, тогда ты сможешь просто посидеть и посмотреть, как я ем, пока мы не покончим с этим недоразумением между нами, — сказал он. — Ведь судя по тому, как развиваются события, нам не удастся избегать друг друга в ближайшее время. И хотя я не могу говорить за тебя, Мэри Клэр, лично мне будет достаточно неудобно, если мы не выясним наши отношения.
— Хорошо, как скажешь, — пробормотала она.
Патрик привел ее в ресторан, из окон которого открывался прекрасный вид на реку. Посреди длинного внутреннего двора бил фонтан, великолепные цветущие растения взбирались вверх по стенам и свисали вниз с керамических ваз.
Их провели к столику на южной стороне, затененному маркизой. Хотя Мэри предупредила, что не голодна, Патрик сделал заказ на двоих — густая рыбная похлебка с домашним хлебом и чай со льдом.
— Итак, — начал он, как только отошел официант, — ты первой ударишь по мячу, или это должен сделать я?
— Ты, — сказала она без всяких колебаний.
— Отлично. — Он сделал глоток из бокала. — Как мне представляется, мы с тобой натворили много глупостей в то последнее лето, что провели здесь.
— Нет, — покачала она головой. — Это случилось гораздо раньше, Патрик. Все началось в то лето, когда мне исполнилось пятнадцать, и ты в первый раз поцеловал меня. Или ты намерен делать вид, что забыл об этом?
Он помешал плавающие в бокале кусочки лимона и от всей души пожалел, что не может посмотреть ей в глаза и спокойно соврать. В конце концов, это был такой краткий эпизод, едва ли из разряда тех, о котором надо вспоминать по прошествии стольких лет. Но…
— Нет, — признал он, глубоко вздохнув. — Я все прекрасно помню.
— Зачем ты это сделал, Патрик? Зачем ты тогда поцеловал меня?
— Зачем? — Он пожал плечами, чувствуя себя сбитым с толку. — Неужели ты думаешь, что я это заранее планировал? Черт побери! Ты для меня всегда была чем-то вроде кузины, живущей в соседнем доме и состоящей из косичек и огромных карих глаз. Ребенком, которого я учил плавать, когда тебе было всего пять лет. А в то лето ты… ну, скажем, изменилась.
— Хочешь сказать, что в тот раз это тоже была моя вина?
В каком-то смысле да, подумал он, но не смог выдавить из себя этих слов. Разве скажешь открыто, что за одну зиму она превратилась в длинноногую акселератку с роскошными грудями, на что он первым делом и обратил внимание, когда она тем летом приехала в Монжуа? Что его братья тоже заметили это и он почувствовал непонятную потребность обойти их обоих?
— Нет, тогда ты не была ни в чем виновата, — сказал он наконец.
— Ну, спасибо тебе хотя бы за это. Особенно если учесть, что то лето запомнилось мне как самое счастливое из всех, проведенных в Монжуа.
— И мне тоже, — признался он.
И это была правда, до самой последней точки! По мере того как проходило время, феномен грудей Мэри постепенно перестал занимать воображение братьев из Вуд-Роуда, и к середине августа былое доброе товарищество между младшими членами двух семейств восстановилось вновь.
— То лето знаменовало конец эры, — задумчиво добавил Патрик. — Мы уже никогда после этого не были такими беспечными.
— Да. — Голос Мэри был мягок, а карие глаза подернулись дымкой, как будто бы картинки того лета прокручивались у нее в мозгу. — Мы дурачились целыми днями, сталкивая друг друга с трамплина для прыжков в воду, прыгали в реку солдатиком и почти каждую ночь сидели у костра… Одна большая счастливая семья, без каких-либо тайных мыслей или устремлений, которые могли бы все испортить!
— До того вечера, когда я поцеловал тебя… — пробормотал Патрик.
— Да, после этого ничто уже не было прежним. Это был последний день летних каникул и последний год, когда мы вот так были все вместе. Мы ходили купаться после наступления темноты — твои братья, я, ты, мои кузины из Монжуа — и производили чертовски много шума. А твоя бабушка выходила на улицу, звонила в старый корабельный колокол, что висел на заднем крыльце Вуд-Роуда, и зазывала в дом, пока нас всех не арестовали за нарушение тишины!
— Да, она тогда заманила нас имбирными пряниками и фруктовым пуншем, — вспомнил он.
— Точно! И, торопясь оказаться там первой, я поскользнулась и упала в тростнике, покрывавшем берега реки.
Патрик сразу вспомнил, как тут же оказался рядом с ней, наклонился и поставил ее на ноги — несколько грубее, чем, может быть, собирался. Он прекрасно помнил, что Мэри каким-то образом буквально прилипла к нему, а он обхватил ее руками, чтобы не дать ей упасть, и она посмотрела на него снизу вверх своими огромными карими глазами. Губы у нее были раздвинуты, зубы сверкали от попавшей на них воды…
— Вот тогда-то ты и поцеловал меня.
— Да, — сказал он, снова возвращаясь в прошлое.
Патрик и раньше целовал девушек. О, он ведь был совсем взрослым и учился в университете! Он делал даже больше, чем просто целовал их, если говорить правду… Но ни одна из них не была такой вкусной, такой прохладной и свежей. И ни одна не отвечала ему раньше с такой бесхитростной чувственностью!
