– Лариса в порядке? – спросила я.
– Жива, что не одно и то же.
– Как она восприняла новости, тяжело?
– Я бы сказал, да. Она не вполне в себе. Что бы она там ни выпила, пойло было очень сильным. – Инспектор помолчал, словно раздумывая, сколько можно мне сказать, а затем продолжил: – Видимо, мистеру Хэмильтону дали то же самое. Его лицо было над водой, а это означает, что его скорее всего держали под водой, пока он не захлебнулся. Следовательно, он был слишком оглушен, чтобы сопротивляться.
Холодок пробежал по спине, когда я вспомнила плеск воды, который слышали мы с Майло. Спасая свою жизнь, Хэмильтон отбивался как мог, но мог он немного. Меня захлестнула волна жалости. Если бы мы чуть раньше выбрались из шкафа, вдруг можно было чем-то помочь…
– Вы в порядке, миссис Эймс? – спросил инспектор, внимательно глядя на меня почти добрыми глазами.
– Ужасный день, – сказала я.
Больше всего в этот момент мне хотелось расплакаться.
– Еще кое-что.
– Да? – И я услышала в своем голосе что-то очень похожее на страх.
– Я передал врачу ваши таблетки. Экспертиза еще не закончена, но он твердо уверен, что в пузырьке не аспирин, а снотворное.
Это известие не слишком удивило, но все-таки, когда узнаешь, что твои подозрения подтверждаются, испытываешь нечто вроде шока.
– Кто мог иметь к ним доступ? – поинтересовался инспектор.
– Не знаю. Кто угодно, скорее всего. Боюсь, по беспечности я не всегда запираю дверь. Но пузырек стоял точно на том же месте, где я его оставила.
– Ваш муж в ту ночь был с вами?
– Да, но я решительно не понимаю, зачем ему это. Честно говоря, я не понимаю, зачем это вообще кому-нибудь надо. Я ни для кого не представляю никакой угрозы.
– Возможно, вам известно больше, чем вы думаете, – загадочно произнес инспектор. – Пойдемте, я вас отвезу. Вам нужно отдохнуть.
Я кивнула. Мне очень хотелось лечь в тишине и покое и поделиться с Майло тем, что я узнала. В какой именно момент он стал для меня успокоением и утешением, сказать было трудно, но в эту минуту я испытывала сильнейшее желание оказаться рядом с ним.
Мы с инспектором прошли к машине, не нарушая мирного молчания. Я раздумывала, сообщить ли ему о том, что видела Роджерсов. Он точно отругает меня за самодеятельность. Но удержаться я не смогла и, стараясь обойти вопрос, как мне это удалось, выложила ему все.
– Вот оно как, – последовал комментарий инспектора, высказанный с непроницаемым видом.
– Но какой у Роджерсов мог быть мотив убивать мистера Хоу? – спросила я.
– Может, в этом ничего особенного и нет, – задумчиво произнес он, не отвечая на мой вопрос, – но вы правильно сделали, что поставили меня в известность.
Когда мы добрались до гостиницы, Джонс затормозил и серьезно посмотрел на меня.
– Я надеюсь, все скоро прояснится, миссис Эймс. А пока, пожалуйста, будьте очень осторожны.
– Непременно, инспектор.
Я пошла к гостинице, так глубоко задумавшись, что чуть не натолкнулась на Лайонела Блейка.
– О, простите, – сказала я и, присмотревшись, заметила, что он очень напряжен.
Каким бы хорошим актером ни был Блейк, сейчас он даже не пытался скрыть расстройство и без предисловий спросил:
– Это правда, что говорят?
Я мрачно кивнула:
– Боюсь, что так.
Блейк потер рукой подбородок и пробормотал что-то нечленораздельное. Единственное слово, которое мне удалось разобрать, было «год». Затем он, кажется, взял себя в руки, и я с восхищением увидела, как его лицо приняло спокойное, безмятежное выражение, какое я у него и ожидала.
– Я тут прогуливался, – пояснил он, и даже голос у него изменился, сбросив напряжение и снова став мелодичным. – В гостинице сгущается удушливая атмосфера. Мечтаю уехать отсюда.
– Я тоже.
– Как вы думаете, будет много шума? – вдруг поинтересовался Блейк.
Странный вопрос, подумала я. Но, наверно, артисты не могут об этом не думать.
– И гостиничный персонал, и полиция пока делают все, чтобы не пускать сюда журналистов, – пожала я плечами. – Хотя уверена, газеты полны всякими баснями. Мне почти и не хочется знать, что пишут…
– Ненавижу давать интервью.
– Не думаю, что возникнет такая необходимость, – попыталась я его успокоить. – Это будет зависеть только от вас.
Блейк кивнул:
– Да, вы, конечно, правы.
Вероятно, я невольно бросила взгляд на гостиницу, поскольку он вдруг сокрушенно воскликнул:
– Простите, я задержал вас, миссис Эймс! Вам, конечно же, хочется отдохнуть после… Примите мои извинения.
– Не извиняйтесь, мистер Блейк, – сказала я, тем не менее обрадовавшись, что разговор окончен. – Возможно, увидимся за ужином.
– Конечно.
В дверях я обернулась и увидела, что он в самом деле решил продолжить одинокую прогулку. Что-то в этой встрече мне не понравилось, но я была слишком утомлена, чтобы анализировать свои ощущения.
В холле, усталая, измученная, как еще никогда в жизни, я обвела взглядом кресла, надеясь в одном из них увидеть Майло. Но вместо него будто из ниоткуда вдруг вынырнула миссис Роланд и, прежде чем я успела ретироваться, налетела на меня. Сегодня на ней было бирюзовое платье с крупными алыми цветами, а на шее болталась добрая дюжина самых разнообразных бус – ракушки, жемчужины, гагат, какие-то резные деревяшки. Подплывая ко мне, Ивонна Роланд в буквальном смысле слова гремела костями.
– Эймори, дорогуша! Вы еще здесь! Я думала, вы уехали вместе с мужем.
Я слушала вполуха. Как ни нравилась мне эта женщина, сейчас мои нервы не были способны переварить ее в полном объеме.
– Куда уехала? – переспросила я, на мгновение задержав взгляд на инкрустированной изумрудом черепахе, свисающей с длинной цепочки на грудь миссис Роланд.
– Да обратно же, в Лондон. По-моему, именно туда.
Я пристально посмотрела на нее.
– Майло уехал?
– Ну конечно, моя дорогая. Не так давно. Я была уверена, вы поехали вместе.
Меня будто стукнули по голове чем-то тяжелым.
– Вы наверняка ошибаетесь.
– Да нет же, милая. – Ивонна смотрела на меня, широко раскрыв глаза. – Вашего прелестного мужа трудно с кем-нибудь перепутать.
– Простите, миссис Роланд, мне нужно кое-что проверить.
– Да, разумеется. Вам нужно больше бывать на солнце, Эймори, – крикнула она вслед. – Вы какая-то бледная!
Собрав все силы, чтобы казаться спокойной, я подошла к стойке. Миссис Роланд, конечно же, что-то напутала. Майло не мог уехать, не сказав ни слова. Даже думать смешно.
