– Товарищ генерал, – тихо, но с железобетонным упрямством произнес оперативник, – во-первых, я действовал согласно сложившимся обстоятельствам и вношу на свой счет тот факт, что никто из моих людей не пострадал во время задержания. Во-вторых, мы получили подробное признательное заявление Зубова. Таким образом, я считаю, что уголовное дело по убийству успешно закончено…
– Хватит оправдываться, майор! – взорвался вдруг генерал. – Здесь я определяю, закончено расследование или не закончено. Мне что, учить вас, как осуществляется задержание опасных преступников?! Если вы забыли, то спросите лейтенанта Канарейкина, он вам расскажет, их этому в Академии учили.
Генерал швырнул на стол авторучку, снова уткнулся в документ. В кабинете установилась напряженная тишина.
– Он что, был смертельно болен? – Начальник управления исподлобья бросил взгляд на Фролова, голос уже спокоен.
– Да, вот выписка из эпикриза. – Фролов взял документ у Канарейкина, передал его генералу. – Рак правого легкого, третья стадия. Врач сказал, самое большое два месяца.
– То есть его заявление – исповедь грешника перед смертью. Вот только на попа ты не тянешь. А кто же заказчик, Геннадий Борисович? – Голос генерала не скрывал ядовитую ехидцу.
– Я уже голову сломал, товарищ генерал. – Фролов выразительно развел руки в стороны. – Ближайшие соратники-коллеги, Ванин и Немиров, вряд ли. Какой смысл? Есть еще одна мысль. У Ивашова был брат-близнец. Мы установили: сидел в Сухо-Безводном. Освободился полгода назад, статья сто шестьдесят третья. Мог он братца завалить… Это как версия.
– Мотив?
– Зависть к успешному брату. Может, просил денег, тот не дал.
– Нет. Неубедительно. – Генерал помотал головой. – А где он сейчас находится?
– Ищем. Вообще, товарищ генерал, в результате расследования этого убийства мы неожиданно вышли на признаки очень крупной аферы в таможенной сфере. Я вам докладывал…
– Я помню, – прервал начальник Фролова, задумался на несколько секунд. – Что предлагаешь?
– Дело пока не закрывать. Продолжить расследование по вновь открывшемуся аспекту экономического преступления.
– Ну, что ж… – генерал немного помедлил, – если это как-то связано, то логично. Только… – поморщился, – все это дело какое-то… перекрученное.
– Я тоже так считаю, товарищ генерал…
– Считаешь… – хмыкнул начальник управления, – трупы ты считаешь. Ладно, – решительно ударил ладонью по столешнице, – связывайся с ОБЭП, дела будем объединять. Завтра к пятнадцати представишь мне план дальнейшего расследования.
– Разрешите мне оставить Канарейкина в моей группе. Хочу отправить его в Петербург. Ведет туда одна ниточка тонкая, надо бы потянуть.
– А что, – генерал с интересом посмотрел на молодого сотрудника, – парень вписался, пусть работает. Нет возражений, лейтенант?
– Никак нет, товарищ генерал.
Глава XXXII
Петербург встретил неприветливо. Мокрый снег перемежался с нудным дождем, воздух сырой, ветер пронизывал до костей. Денис любил этот город, студентом часто ходил по его улицам, посещал музеи и памятники. Но сейчас, прибыв на Московский вокзал, поспешил в гостиницу. Фролов послал его в эту командировку, чтобы он потянул ниточку Ивашов – Хомяков. «Мне кажется, Дениска, – объяснил ему старший оперативник, – что связывает их не только ностальгия по студенческим годам».
Из номера Денис позвонил в управление МВД майору Хмелеву, спросил, когда удобней к нему подъехать. Но питерский оперативник велел сидеть ему в гостинице, пообещавшись подъехать к нему после обеда.
Денис с удовольствием остался в номере, заварил чаю, стал смотреть по телевизору какой-то долгоиграющий детективный сериал. Неожиданно позвонил Фролов:
– Как ты там?
– Приехал, скоро встречаюсь с Хмелевым.
– Ты к нему прислушивайся, это опер от бога. У него креативное мышление.
– Это лучше, чем логическое?
– Креативное – это значит нестандартное, выходящее за рамки классической логики. Это как раз то, что нужно для нашего расследования.
– У вас что нового?
– Выходим на финишную. И вот что, Денис, – Фролов понизил голос, – будь там очень аккуратным. У меня смутное подозрение, что все это дельце с двойным дном.
– Что значит с двойным?
– Пока ничего определенного сказать не могу. Я ж говорю: только подозрения.
– Понял, Геннадий Борисович.
– Да ничего ты не понял, – воскликнул вдруг раздраженно оперативник, – я еще ничего не понимаю, а ты уже понял. Ладно, все, пока.
– До свидания.
Хмелев приехал только в конце рабочего дня. Невысокого роста, флегматичный, с невыразительными чертами лица, он не вписывался в расхожий образ оперативника полиции, у которого земля горит под ногами. Одет опрятно, но бедновато – этакий мелкий клерк в захудалой конторке. Речь неторопливая, монотонная.
– Денис Викторович, прошу меня извинить, никак не мог раньше. – Хмелев робко улыбнулся.
– Да… ничего страшного. – Денис был откровенно удивлен: знаменитый на весь город сыщик, подполковник, извиняется перед зеленым следователем.
– Я подготовил вам объективку по Хомякову. Вы, наверное, представляете, чем отличается объективка от досье или характеристики?
– Ну… будет лучше, если вы мне напомните. – Денис тоже растерянно улыбнулся.
– Объективка – это подборка голых проверенных фактов без субъективных оценок. Ознакомьтесь, – протянул два листа бумаги с отпечатанным текстом.
Денис стал читать документ. Год и место рождения, образование, женитьба, близкие родственники, основные вехи в карьере, участие в политических мероприятиях в девяностые годы. Практически биография, только написанная более подробно и оперативным языком.
– Если судить по внешним фактам, – заметил Хмелев, – то интересующее нас лицо почти лицо кодекса строителя коммунизма. Ваше поколение это, правда, не проходило. В общем, бери портрет со всеми регалиями и вставляй в рамку. Но один раз этот почетный таможенник все-таки засветился на нашем поле. В середине девяностых он работал начальником таможенного поста в Петрозаводске. Была там крупная афера: под видом древесной стружки гнали в Финляндию карельскую березу. Процесс был громкий, на всю страну. Хомяков проходил как свидетель. Перехитрил всех: он письменные распоряжения начальника управления «Пропустить без досмотра» коллекционировал. А когда его шефа арестовали, то первый прибежал к следователям, предъявил эти распоряжения и дал чистосердечные показания. Его спросили: «А что же вы раньше-то нам не сообщили?» «Боялся, мне угрожали». Поскольку корысть доказать не сумели, освободили.
– Павел Елисеевич, а как он мог быть связан с покойным Ивашовым?
