Ни разу в жизни он не чувствовал себя таким одиноким. Даже тогда, когда обманом проник через портал Гейзенберга на Землю-3. Тогда он был путешественником, странником между мирами. Здесь — обломком катастрофы. Тогда у него был план. Сейчас все его планы болтались в воздухе, распятые в трехстах метрах над землей. Вдобавок все вокруг его ненавидели.
Эверетт пытался вспомнить о тех, кто его любил, — о друзьях, о семье. И с ужасом осознал, что не помнит лица матери. Он помнил руки, платье, туфли, но не лицо. Не помнил лиц Виктории-Роуз, бебе Аджит, многочисленных пенджабских тетушек и дядюшек. Эверетт почти забыл друзей: Рюна, Колетту... На память приходили лишь ее ярко-розовые мартинсы и фиолетовые волосы. Они не виделись всего несколько недель, но эти недели вместили столько миров, столько новых людей, страхов и странностей! Словно между ним и теми, кого он любил, опустилось матовое стекло, позволявшее видеть лишь силуэты. И лишь одно лицо Эверетт помнил четко. Лицо отца, когда Шарлотта Вильерс навела на Теджендру прыгольвер. Яркость этой картины смыла все остальные.
Никогда еще Эверетт не был так одинок. Его душили слезы. И пусть в слезах нет ничего постыдного, он скорее умрет, чем позволит команде заметить свою слабость. Отвернувшись, Эверетт бросился в глубь леса.
Вскоре дорогу преградила река. Склон обрывался так круто, что Эверетту ничего не оставалось, как заскользить вниз между валунами и обнаженными древесными корнями. Он позволил телу нестись вперед без оглядки. Просто бежать. В голове было пусто. Он не вернется, пока не придумает, как найти дорогу обратно. Здесь, на берегу, звук бензопилы почти не слышен. Всегда есть обратный путь.
Над ним возвышались деревья, которые не шли ни в какое сравнение с деревьями в его мире. Над деревьями синело небо. В расщелину между двух валунов стекал ручей. Глубокая чистая вода неудержимо манила, она была так созвучна его печали. Недолго думая, Эверетт скинул одежду, стянул сапоги и сиганул в пруд. Прохладная вода доходила ему почти до горла. Эверетт оттолкнулся от дна и повис, перебирая в воде ногами.
Вода развеяла его печаль. Эверетт был один, но теперь он не был одинок. Первый раз в жизни плавал голышом. Приятное ощущение. «Должно быть, так я плавал в мамином животе, когда еще не родился», — подумал он. Придет же такое в голову!
Эверетт подплыл туда, где солнце пробивалось сквозь красную листву. Луч упал на лицо. Он закрыл глаза, снова открыл.
Солнце.
Что-то здесь не так. Солнце било в лицо. Быть такого не может! Любое светило должно двигаться по небосклону! Здешнее висело ниже, чем раньше, но все так же неподвижно. В этом мире Солнце перемещалось не с востока на запад, а сверху вниз!
Его расчеты основывались на предположении, что Земля круглая. В то время как геометрия здешнего мира...
— Не может быть! — воскликнул Эверетт, чуть не выпрыгнув из воды. Странные крылатые создания испуганно спорхнули с веток. — Нет, это безумие!
В голове закружились формулы, теории, физические законы. Окружающий мир обретал смысл. Существовало единственное объяснение тому, что он видел вокруг.
Нужно срочно вернуться и все рассказать команде! Он заставит их себя выслушать. Эверетт побрел к берегу.
Одежда, куда подевалась его одежда? Он оставил ее на берегу, придавив сапогами, чтобы не унес ветер.
Звук Шорох, шуршание. Смех? Эверетт прикрыл руками срам.
— Сен?
Хихиканье.
— Сен, ты забрала мою одежду?
Тишина, ни звука, ни шороха.
— Хватит дурачиться. Я должен кое-что тебе рассказать. Мегаважное.
— Вылезай и возьми сам!
— Сен!
Он не собирался сдаваться: если хочет, пусть сидит в кустах хоть до темноты!
— Ладно, если ты находишь это забавным...
Эверетт заставил себя опустить руки и вышел из воды. В кустах кто-то ойкнул. Он попытался представить, как выглядит со стороны. Кажется, неплохо. Даже отлично.
— Помнишь «Бона шмотку»? Повторим?
Из кустов вылетели носки.
— Лови!
— И поймаю.
Довольный девичий визг и шорох листвы. Он натянул толстые носки домашней вязки, такие, как у Сен. Голый, в носках, Эверетт ощущал себя по-дурацки.
— Лови! — снова донеслось из серебристых камышей. Мимо его головы просвистели сапоги.
— Сен, угомонись, это очень важно. Видишь ли, этот мир... он...
— А шрам-то зажил, — заметила Сен из-под кроны леса.
Эверетт успел забыть про шрам, который оставил на теле лазер врага в сражении на кладбище Эбни-Парк. Небрежное замечание Сен заставило его снова ощутить горечь поражения. Эту отметину ему предстоит носить до самой смерти. Их спор с анти-Эвереттом еще не окончен.
Длинные шорты болтались на ветке.
— Сен, кончай дурачиться! — крикнул Эверетт, прыгая на одной ноге.
— И зачем тебе столько вещей? — донеслось из нового укрытия.
Футболка повисла на колючем кустарнике. Сен успела оторвать рукава и укоротить низ. Новая длина по-прежнему не шла ни в какое сравнение с той, что носила Сен, но надеть такую футболку на Земле-10 не осмелился бы ни один уважающий себя оми.
Голый до пояса, Эверетт потянулся за футболкой.
Раздался треск, и нога ушла во что-то липкое. Резко запахло гнилью. Эверетт посмотрел вниз. Его левая нога по щиколотку увязла в полуразложившемся трупе. Пустые глазницы смотрели с черепа, обтянутого клочками почерневшей плоти. Гниющие внутренности зияли под лопнувшей кожей. Эверетт попытался вытащить ногу. Что-то мерзко чавкнуло.
— Сен! — вскрикнул он. — Сен!
— Мы так не договаривались, Эверетт Сингх! Возьми сам!
— Сен!
По его тону Сен поняла, что шутки кончились.
Ловко перепрыгивая через корни и поваленные стволы, она подбежала к нему:
— Эверетт, что случилось? О господи!
Нет, он не ошибся в расчетах. Этот несчастный оказался здесь, потому что кто-то выбросил его из другого мира с помощью прыгольвера.
Сен протянула руку:
— Я вытащу тебя, оми. Иди ко мне, Эверетт Сингх!
Уцепившись за ее руку, он выдернул ногу из мерзкой жижи. Теперь от него всегда будет пахнуть трупом, но ужас, холодный, всепоглощающий ужас внушало не это.
— Сен, ты видела? Это он?
Она поняла сразу:
— Нет, не он. Ты слышишь меня? Это не он.
Эверетт выдохнул. Его чуть не стошнило, но не от ужасного запаха, а от облегчения. Это был не его отец.
Сен что-то пробормотала на языке аэриш. Эверетт успел натаскаться в палари, но Сен говорила слишком быстро и тихо, к тому же любила вставлять диалектные словечки.
