И он вдруг наклонился к ней и расцеловал в обе щеки!
– Ты прелесть, Яська!
На Малой Морской было уже не так холодно. Он крепко держал ее под руку.
– А я в школе был в тебя влюблен.
– Недолго. Потом переключился на Ленку Дубровскую.
– Да ну… Она сперва мне понравилась, но оказалась такой глупой фифой… А ты уже закрутила с Виталькой Гейко.
– Господи, Борька, как сейчас все это смешно…
– Да уж! Вот мы и пришли.
– Ресторан «Гоголь», – прочла вывеску Яся.
– Ага, это почти аналог московского «Пушкина», только камернее и здорово дешевле.
Их провели в маленький, всего на три столика зал, очень уютный и, главное, теплый!
– Тут замечательно готовят оленину! – заметил Борис. – Любишь дичь?
– Вообще-то не очень, – соврала Яся, вспомнив, что так и не попробовала оленину на встрече с Верещагиным. – Я лучше рыбу возьму…
– А еще тут дивные драники! Ты как насчет драников?
– С удовольствием!
Драники у нее ни с кем не ассоциировались.
– А суп будешь?
– О нет! Драники, рыба, и так много…
– А я, если ты не против, закажу себе щи!
– Я не против, Боренька. Ты что, так оголодал здесь?
– Ну, есть такой момент. В рабочие дни поесть нормально не удается, так я в выходные наверстываю.
– Борь, ты что, не женат?
– Два года как развелся.
– А ты вообще кто?
– Вообще я нейрохирург. Оперирую и еще преподаю в военно-медицинской академии.
– Ух ты, как все серьезно! А я даже не знала, что ты хотел стать врачом.
– А я в школе этого вовсе не хотел. Но потом у меня отец тяжело заболел. И я решил пойти в медицинский. Я сейчас подполковник медицинской службы! Вот так, Ясенька! Как же я рад тебя видеть… Ну, а ты? Ты чем занимаешься?
– Я филолог, переводчик.
– Это как-то кормит?
– На данном этапе более или менее… Да нет, нормально.
– Ясь, прости, может это бестактно, но я же помню… Как ты с матерью?
– Никак! – сухо бросила она.
Он понял, что эту тему лучше не трогать.
– А почему ты не осталась в Бельгии?
– А надоело! Не прижилась я там.
– А с мужем развелась?
– Формально нет, это канитель, а так да, мы расстались. Борь, а ты про наших хоть что-то знаешь?
– Да кое-что…
И они заговорили о бывших одноклассниках, учителях. Разговор был оживленный.
Но вдруг Борис запнулся, внимательно посмотрел на нее, взял ее руку, поцеловал и тихо спросил:
– Скажи, Яська, а у тебя сейчас есть… мужчина?
Господи, они что, все одинаковые?
– Нет, Боря. А ты что, медсестричками пробавляешься?
– Фу ты… Но если честно, да.
– Ты бабник?
– Да не сказал бы…
– Ты хотел предложить мне свои секс-услуги?
– Яська, как тебе не стыдно! – огорчился Борис. – Ты такая циничная стала в своей Европе?
– Извини, Боря. Я совершенно не хотела тебя обидеть. Прости!
– Ты меня не обидела. Ты просто поставила меня на место. И поделом! Нечего сразу лезть с такими вопросами…
– В принципе нормальный вопрос, просто недавно один человек… – ее голос невольно дрогнул, – задал мне в точности такой же вопрос, и в том случае это было больно, только и всего!
– Я понял. Тебя нужно добиваться… филолог, литературные представления… Что ж, я попробую! – и он весело сверкнул глазами. – Игра стоит свеч!
* * *
Наступила весна. Теплые блаженные дни перемежались холодами. В Москве вдруг обнаружилась масса цветущей сирени, каштанов, на многих улицах высаживали цветы в ящиках, тюльпаны, нарциссы, анютины глазки.
Иван Алексеевич как будто впервые все это видел. Но не вчера же посадили эти высокие каштаны? Семейная жизнь была вполне удобна, хоть особых восторгов и не приносила. Иногда он вспоминал о Ясе, но как-то отстраненно… Это ведь было так мимолетно. Но почему-то не забывалось. Вероятно, я не привык, чтобы от меня убегали. Работы непочатый край, дома все в порядке, ну и слава богу! Однако в какой-то момент он вдруг осознал, что жизнь стала пресной что ли… словно утратила вкус и запах. Как будто его посадили на строгую бессолевую диету. Он начал озираться по сторонам. На канале работало множество красивых, даже восхитительных девушек, но ни одна из них не волновала. А может, это просто старость?
– Ваня, что с тобой? – спросил как-то Глеб Витальевич.
– А черт его знает. Устал, наверное.
– Так возьми недельку и езжай куда-нибудь. Проветрись, отдохни.
– Боюсь, не поможет.
– Хочешь сказать, что у тебя депрессия?
– Депрессия? Вряд ли. Сроду не страдал депрессиями. Но, понимаешь, Глеб, у меня ощущение, что жизнь стала пресной… соли и перца не хватает.
– Ни фига себе! На канале столько проблем, нас иной раз так колбасит, а тебе пресно?
– Я не о том…
– А, понял! Ты просто не привык к семейной жизни, вот в чем дело. А большой любви нет. Я прав?
– Может быть…
– На свободу тянет?
– Да нет, в том-то и беда, что совершенно никуда не тянет.
– Тогда вот что… Езжай-ка ты в Стокгольм. Я думал сам поехать, но от тебя, пожалуй, будет больше толку. Хотя… Нет, давай-ка смотаемся вместе. Тогда можем рассчитывать на максимальный эффект в переговорах. Дня за три, вероятно, управимся. Решено. Во вторник летим!
Иван обрадовался.
– Динуша, собери мне чемодан, мы с Глебом завтра летим в Стокгольм.
– Зачем?
– У нас переговоры со шведами.
– А я?
– Что ты? – не понял он.
– А почему бы тебе меня не взять? Я никогда не была в Стокгольме.
– Об этом не может быть и речи! – отрезал он. – Поездка сугубо деловая, у нас свободной минутки не будет. И вообще, я терпеть не могу мешать личные дела с работой. Всё!
Дина удивилась. Он еще ни разу не говорил с ней так жестко.
– Поняла!
– И не вздумай обижаться!
– Ну, это уж мое дело!
Я ее совершенно не люблю, вот в чем дело, вдруг осенило его. Вот откуда это ощущение бессолевой диеты… Но что же делать? Мне ведь абсолютно не к чему придраться… Да ладно, видно просто еще не стерпелось, не слюбилось. А со временем и стерпится и слюбится…
