Закончив с телом, Виктор Павлович поднял с пола инвалидное кресло и поставил его рядом с диваном – так, словно Байрачный перебрался на постель самостоятельно, когда после укола его стало клонить в сон. Затем Ремизов собрал разбросанные по разным углам комнаты шлепанцы и положил их возле кресла. Тут его осенила внезапная идея, и он ощупал сиденье и спинку кресла – не только тщательно, но и, увы, тщетно. Ничего там не было, и на полках с книгами ничего стоящего не оказалось, и в ящиках письменного стола…
Закончив свой осторожный обыск и вернув все вещи на место, Ремизов присел на краешек письменного стола, вынул из кармана заменявший пепельницу спичечный коробок и закурил, задумчиво озираясь по сторонам. Он чувствовал себя усталым и опустошенным: иконы в квартире не было. Не было! Собственно, за пару минут до смерти Байрачный так ему и сказал: нету, мол, здесь никакой иконы. Икона, сказал Байрачный, должна находиться в церкви, и она будет там находиться – там, а не в твоей, Витенька, коллекции и уж тем более не где-нибудь за границей. Так что не хлопочи, дружок, сказал Байрачный, а лучше займись-ка ты чем-нибудь полезным – не только для себя, но и для страны, в которой живешь, для общества, на котором всю жизнь паразитируешь, как жирная вошь.
Вот тут-то ему и пришел конец. Зря он это ляпнул – ну, про жирную вошь с университетским дипломом. Можно подумать, сам он не был паразитом! Можно подумать, свой бесполезный университетский диплом Виктор Ремизов получил без его участия…
Вручную расшитая какими-то аляповатыми цветами подушечка-думка будто сама собой очутилась тогда у Ремизова в руке. Не помня себя, он обхватил левой ладонью потный затылок старика, а правой прижал к его лицу подушечку и держал до тех пор, пока наполовину съеденное раком тело не перестало содрогаться. Это был, наверное, преждевременный шаг, однако сдерживаться и дальше Виктор Павлович просто не мог. К тому же старик явно не собирался говорить ему, куда подевал икону, – он собирался торжествовать свою глупую победу, от которой ему лично не было никакого толку.
Или был все-таки? Может быть, старый дурак рассчитывал, что на том свете этот поступок ему зачтется? Он ведь, кажется, искренне верил, что все несчастья его семейства происходили из-за того, что семейство в течение века продолжало удерживать у себя икону, которая ему не принадлежала. Что ж, может, так оно и было. Может быть, Виктор Ремизов как раз и послужил орудием Божьего промысла, посланным в эту убогую нору для того, чтобы прекратить мучения последнего отпрыска семейства Байрачных.
Впрочем, все это была чепуха на постном масле. Байрачный мог сколько угодно думать, что возвращает Любомльскую чудотворную законному владельцу – церкви, но Виктор Павлович знал, что старик ошибся в своих расчетах, – вернее, ему помогли ошибиться. Оставалось загадкой, каким образом Жуковицкому, этому старому шакалу, удалось пронюхать об иконе, но в том, что это именно он заговорил Байрачному зубы и увел у Ремизова законную добычу, можно было не сомневаться. И, судя по тому, что в квартире не оказалось ни денег, ни договора купли-продажи – ничего, что говорило бы о только что завершенной сделке, – Жуковицкому удалось заполучить икону даром. Наверное, Байрачный поставил условие передать икону церкви, и Жуковицкий, эта жидовская морда, естественно, пообещал выполнить это условие в точности. Почему бы не пообещать, в конце-то концов? Месяц-другой можно было бы пудрить Байрачному мозги, ссылаясь на бюрократические сложности, а потом рак довершил бы начатое дело, и уважаемый Лев Григорьевич оказался бы единоличным владельцем драгоценной деревяшки, которую для него не составляло большого труда превратить в целое состояние. Ловко, черт подери! Да еще как ловко…
– Старая паскуда, – с ненавистью процедил Виктор Павлович. – Тебе это даром не пройдет, аферист.
Из квартиры ему удалось выйти незамеченным. Ремизов аккуратно запер за собой дверь, поправил на переносице темные очки, поглубже надвинул кепи и легко сбежал по лестнице. Дверь подъезда гулко хлопнула за его спиной, в лицо ударил пьянящий воздух ранней весны.
Виктор Павлович торопливо направился к своей машине, на ходу глубоко вдыхая и выдыхая живительный кислород, который нисколечко не пах больницей. Двигатель «Ауди» завелся с пол-оборота, словно автомобилю не терпелось поскорее покинуть это неуютное место. Впрочем, машина была новая и заводилась так всегда, независимо от времени года, погодных условий и настроения хозяина.
Виктор Павлович толкнул вперед рычаг переключения скоростей и дал газ. Движок негромко запел под обтекаемым капотом, и машина плавно стартовала, сразу набрав приличную скорость.
Примерно на полпути Ремизов сообразил, что едет прямиком к магазину Жуковицкого – то есть туда, где делать ему совершенно нечего, особенно сейчас, сразу после убийства Байрачного. Он высмотрел у тротуара свободное парковочное место и с ходу вогнал туда свой послушный автомобиль, как пробку в бутылочное горлышко.
Затянув ручной тормоз, Виктор Павлович выудил из кармана мобильник и вызвал из памяти номер рабочего телефона Жуковицкого. Лев Григорьевич, конечно, был у себя в магазине – а где же еще? Вряд ли он отважился везти столь ценный предмет к себе домой. В магазине, у него охрана, сигнализация и патентованный сейф со сложным кодовым замком – сложным с точки зрения троглодита, естественно. Там под защитой двух дюжих вооруженных охранников и своей крашеной церберши Марины Витальевны Жуковицкий чувствовал себя в безопасности. Магазин был его крепостью, его неприступной цитаделью, и, подумав об этом, Ремизов нехорошо усмехнулся. Неприступных крепостей не бывает, всегда находится способ так или иначе прорвать оборону. Даже могучий Ахиллес имел уязвимое место, но он-то, по крайней мере, знал о своей незащищенной пятке, в отличие от Жуковицкого, который пребывал в блаженном неведении относительно нависшей над ним угрозы. В железном заборе, которым окружил себя этот вздорный старый еврей, имелась приличная дыра.
Дыра эта была особенно хороша тем, что воспользоваться ею мог один-единственный человек на всем белом свете, а именно Виктор Павлович Ремизов собственной персоной.
Впрочем, там, где мог пролезть один, теоретически ничто не мешало пробраться и другому, и третьему, так что следовало поторопиться.
Но сначала нужно убедиться в том, что икона действительно у Жуковицкого. Виктор Павлович нажал кнопку соединения и стал ждать, считая гудки.
Жуковицкий не снимал трубку довольно долго, Ремизов за это время успел выкурить полсигареты. Старый прохвост, похоже, пытался сделать вид, что его нет на рабочем месте, но в конце концов нервы у него не выдержали, и он ответил. Расчет Ремизова был верным: слыша несмолкающие звонки, Жуковицкий должен был поневоле строить догадки, пытаясь понять, кому это так приспичило с ним пообщаться. А поскольку он только что вернулся от Байрачного, вывод напрашивался сам собой: звонил именно Байрачный, и звонил, наверное, по неотложному делу.
– Алло? – осторожно, с вопросительной интонацией сказал Лев Григорьевич. – Петр Алексеевич, это вы?
Прежде чем ответить, Ремизов опустил оконное стекло и небрежно сбил пепел с сигареты.
