— Сейчас, мои родненькие! — Он широко улыбнулся, опуская саквояж на землю. — Сейчас, мои солдатики!
Гена открыл саквояж, вынул оттуда упаковку с этикетками и обомлел — в руке оказалась банковская пачка с деньгами. Сто тысячерублевых купюр в одной упаковке, а сколько их здесь таких!
Гена вывалил содержимое саквояжа в пустой деревянный ящик.
— И этим ты собираешься обклеивать банки? — испуганно проговорила Зина.
— Нет, — мотнул головой он. — Этому место в банках. Но не в стеклянных… Сколько же здесь?
— Много!
Зина вдруг оттолкнула мужа плечом, села перед ящиком и принялась пересчитывать пачки. Миллион… Два… Три…
— Десять миллионов! — закончила Зина. — Ух, заживем!
Гена закрыл глаза и увидел белоснежную яхту, качающуюся на морской волне. Белокурая красотка с пышными формами лежала в шезлонге на носу яхты и, попивая коктейль с зонтиком, приветливо махала ему рукой. А над яхтой выстроились в ряд морские чайки, которые вдруг превратились в сверкающие цифры. Превратились, закрутились, высветив длинную сумму с десятью нулями.
Но такой суммы у Гены не было. Он махнул рукой, и три нуля свалились в воду. Осталось десять миллионов. Но и яхта вдруг превратилась в небольшой моторный катер, на носу которого, уперев руки в бока, стояла Зина. На ней был тот самый голубой в белую полоску купальник, который только что красовался на роскошной блондинке. Коктейля с зонтиком не было, Зина пила огуречный рассол прямо из банки.
Голубая вода в бассейне, пластиковые пальмы, грудастые девушки в бикини… Увы, но Каур вернется в эту райскую среду обитания. Плошников покрутил в руке упаковку с типографскими этикетками и вздохнул. Огурцы на этикетках. Чертовы огурцы.
А в кармане зазвонил телефон.
— Плошников!
Звонил Табачный. Услышав его голос, Юра поднялся, вытянулся в струнку.
— Да, Платон Александрович.
— Не да, а так точно!.. И товарищ подполковник!
На повышение Табачный пошел еще зимой, а весной получил очередные звезды на погоны.
— Да, товарищ подполковник… Так точно!..
— Чем ты там занимаешься?
— Я на задержании… Каурова задержал…
— С поличным?
— Не совсем, — шумно вздохнул Юра.
— Что значит — не совсем? — В голосе Табачного послышалось удивление.
— Обвинение можно снять. Жанна Всемогущая не мошенница, она действительно ясновидящая.
— Какая Жанна?
— Всемогущая.
— Э-э… Что с Кауровым?
— Огурцы все испортили…
— Какие огурцы? Плошников, ты что несешь?
— Огурцы. На этикетках… Деньги должны были привезти, а привезли этикетки. С огурцами… Каурова будем отпускать. Вместе с огурцами.
— Отпускай! И давай ко мне!.. А насчет огурцов… Один можешь прихватить. Подлинней!.. И мушку с него спили!..
Глава 3
Нет худа без добра. Но худо само по себе зло, которое нужно искоренять. Каур позвонил Самуилу, через которого к нему шел товар, напрямую.
— Как этикетки?! Быть такого не может!
— Этикетки. Самоклейки. Мумию фараона видел? Его мумию бинтами обматывают. А твою этикетками обклеим. Там раза на три хватит. Огурцом будешь. На веки вечные…
— Ну зачем же нам дело до мумии доводить?.. — занервничал Самуил. — А этикетки были. Жорж просто перепутал… Я позвоню ему, он все вернет.
— С кем перепутал? — спросил Каур.
Но трубка ответила ему короткими гудками. Он снова набрал номер, но механический голос послал его в зону, недоступную для действия сети.
Каур крикнул громилу Цента и малыша Бакса. И когда они появились, обласкал их злобным взглядом. Как будто это они были виноваты в том, что курьер перепутал деньги с огурцами.
Неплохо было бы отправить их по душу Самуила, но Каур все-таки решил ограничиться меньшим.
— Курьера вы видели, его машину тоже. Ноги в руки и за ним. Он сейчас должен быть где-то в городе. Возможно, встал где-то на ночевку. Я не знаю, завернут его обратно или нет. Если да, то хорошо. Если нет, вы должны его найти. И забрать у него мой товар. Вопросы?
— А если он не захочет отдавать? — От волнения у Бакса задергалась щека.
— Заявишь в полицию, — пошутил Каур.
— В полицию?! — завис в раздумье Бакс.
Судя по его виду, к словам своего босса он отнесся всерьез.
— Или в спортлото, — сказал Каур.
— В спортлото? А-а! Это шутка такая! — гыкающе засмеялся Бакс.
— Ага, у нас сегодня день юмора, — ухмыльнулся Цент.
— День дурака, — кивнул Каур.
Очень хорошо, если сюрпризы на сегодня закончились. А если все только начинается?
Жорж ударил по тормозам, и джип замер у входа в клуб, как боевой конь перед высоким теремом прекрасной царевны. Но ему не нужно было прыгать на Сивке-Бурке на доступную для поцелуя высоту, достаточно просто ворваться в клуб и решительно заявить права на свою любовь. Он признается в своих чувствах, и Анжела сама упадет в его объятия.
Жорж открыл дверь, но выйти из машины не смог. Ноги вдруг одеревенели, приросли к полу. И руки от волнения онемели, и голосовые связки сдавил спазм. А как он признается в своих чувствах, если у него в душе переполох? Если от волнения слова застряли в горле. Смотреть на Анжелу и хлопать глазами, как болван? Нет, не хватит ему духу признаться в любви. А если и хватит, как быть, если в ответ она скажет «нет»? Если Анжела откажет ему, он втройне почувствует себя болваном… Так что же делать? Уехать и забыть обо всем? Как-то же прожил он до двадцати восьми лет без жены и детей. И еще столько проживет… без Анжелы.
На крышу вдруг упало что-то тяжелое. Упало и отскочило, мелькнув перед глазами. Что-то крупное, желтого цвета.
Жорж выскочил из машины и увидел букву «Д» с вывески клуба. Он поднял голову и прочитал:
— Бодибил.
Да, он действительно будет большим дебилом, если уедет отсюда без Анжелы.
А она как будто почувствовала его. Вышла из клуба в своем купальнике, увидела знакомую машину, застенчиво улыбнулась. Но, заметив лежащую на земле букву, нахмурилась.
— Это к счастью, — сказал Жорж.
Буква оставила вмятину на крыше, но его это не беспокоило. Действительно, к счастью.
— К счастью? — Ее взгляд просиял.
— К нашему счастью! — От собственной смелости его бросило в краску.
Но язык в карман он прятать не спешил. Жорж чувствовал в себе силы и дальше возвышенно парить над темной бренностью бытия. Анжела заметила крылья за его спиной, возможно, даже почувствовала высоту, на которую он ее возносил.
