Он был на правильном пути.
Иначе и быть не могло.
Конечно, левит должен был сохранять крайнюю осторожность, когда он делился своим знанием с внучкой, поручив ей дело, которое по плечу лишь мужчине. Абирам Саган не мог возложить такую ответственность на плечи Элли. Поэтому он решил проблему иначе: унес свою тайну в могилу.
Захария подумал, что, к счастью, Беккет находится под его полным контролем. Она охотно помогала ему, не зная, что поставлено на карту. Ею двигала любовь к деду и страсть к новой религии. Она искренне верила в ее постулаты.
И от него требовалось лишь осторожное руководство.
А это он сумеет обеспечить.
Пока она не перестанет быть полезной.
Тогда он убьет Элли Беккет.
* * *
Элли была заинтригована.
– И что вы можете рассказать мне о Захарии Саймоне? – спросила она.
– Он должен вызывать у вас беспокойство, – сказал мужчина, сидевший за ее столиком.
Однако у девушки было неподходящее настроение для подобных игр.
– Вам следует немедленно объясниться, – потребовала она. – В противном случае я уйду.
– Вы познакомились с Саймоном в Испании. Вам не показалось странным, что он вас нашел?
– Я даже не знаю вашего имени.
Нахальный мужчина улыбнулся.
– Называйте меня Брайаном.
– Почему вы здесь?
– Я пришел, чтобы поговорить с вами. В частном порядке.
Элли стало не по себе. Незнакомец напугал ее до такой степени, что она даже пожалела, что рядом нет Рочи и Сумрака.
Брайан засунул руку в карман, вытащил сложенные листы газеты, и Беккет узнала статью из «Минервы».
– Я это читал, – сказал он. – Завораживающий материал. Позвольте угадать – Саймон хотел узнать ваши источники информации.
Это было одной из первых тем, которые Элли обсуждала с Захарией, и к тому же они оба оказались поклонниками прогрессивного иудаизма. Девушке это в нем сразу понравилось. В отличие от ортодоксальных евреев, они верили, что Тора написана людьми, получившими божественные наставления. И хотя прогрессивные евреи также почитали ценности и этические положения Торы, они считали, что могут сами определять форму своего общения с Богом. Ничто не являлось абсолютом, все могло быть предметом интерпретации. И, что еще важнее, прогрессивные евреи одинаково относились к мужчинам и женщинам.
– Вы так и не сказали, чего хотите, – проговорила Беккет.
Официантка принесла заказанное ею вино и посмотрела на подсевшего к ней мужчину.
– Нет, благодарю вас, – сказал ей Брайан. – Мне ничего не нужно.
Элли с удовольствием сделала глоток, несмотря на страх, который вызывал у нее незнакомец.
– К тому же вы здесь не задержитесь, – сказала она.
– Захария Саймон не тот, за кого себя выдает. Он вас использует.
– Для чего?
– Чтобы узнать тайну вашего деда.
Беккет сделала еще пару глотков вина и попыталась насладиться его дымным послевкусием.
– Откуда вам это известно?
– Я знаю, что сейчас он во Флориде, где похоронен ваш дедушка. Знаю, что он связался с вашим отцом. И еще знаю, что вы только что солгали вашему отцу, разыграв постыдный спектакль.
– Вы пришли сюда, чтобы меня оскорбить?
– Нет, я здесь для того, чтобы спасти вашу несчастную жизнь.
Глава 13
Том Саган выбрался из машины и вошел на кладбище, мимолетно отметив, что день выдался безоблачный и теплый. Здесь уже давно хоронили евреев, живших в центральной Флориде. Десятилетия назад Абирам участвовал в покупке земли и ее освящении. Кладбище находилось вдали от людских глаз, среди холмов, дубовых лесов, ферм и апельсиновых рощ.
Том ненавидел кладбища.
Они напоминали ему о прошлом, которое он старался поскорее забыть.
Он посмотрел на надгробные камни: вертикальные блоки стояли неровными рядами, большинство было обращено на восток, и на каждом был высечен прямоугольник со скромным орнаментом – круги, скошенные углы и необычные фигуры. Журналист вспомнил, чему его учили в детстве. Камень символизировал вечную сущность лежавшего под ним человека. За похороны отвечала Элли, а так как Абирам придерживался жестких взглядов на религию, Том не сомневался, что церемония была проведена в строгом соответствии со всеми правилами.
По закону камень устанавливают только через год после смерти. Все это время Элли должна была хранить его память, посещать его могилу и изучать другие и только по истечении года прийти к окончательному решению, какой будет эпитафия. Тогда она могла вызвать резчика и после простой церемонии поставить на могиле деда надгробие.
Но Том не имел к этому никакого отношения.
Он получил лишь документы на дом с короткой запиской от адвоката, в которой говорилось, что теперь это жилье принадлежит ему. Как-то, в один особенно мрачный день, через шесть месяцев после смерти Абирама, репортер пришел сюда и постоял под дождем, вспоминая их последнюю встречу.
«Я решил креститься», – сказал Том.
«Почему?» – удивился его отец.
«Мишель – христианка, и она хочет, чтобы наши дети были христианами».
«Но для этого тебе не обязательно менять свою веру».
Том пожал плечами.
«Я ни во что не верю. И никогда не верил. Иудаизм важен для тебя, но не для меня».
«Ты рожден от еврейских родителей. Ты еврей и всегда им останешься».
«Я планирую креститься и стать членом англиканской церкви. К ней принадлежит Мишель».
В глазах Абирама появился ужас.
«Тогда между нами все кончено».
«Между нами давно все кончено. Мне двадцать пять лет, однако ты ведешь себя так, будто мне десять. Я не твой ученик. Я твой сын. Но если ты больше этого не хочешь, значит, так тому и быть».
Он перестал быть иудеем, женился, стал христианином, и у них с Мишель родилась дочь. После этого они с Абирамом практически не общались. Семейные встречи и праздники давались Тому с трудом. Его мать любила и уважала мужа, но не сумела отказаться от сына. Она приезжала в Калифорнию, но всегда одна. А Том и Мишель никогда не бывали во Флориде вместе, как семья. Каждое лето Элли несколько недель жила с бабушкой и дедушкой, но всякий раз летала туда одна. После того как умерла мать Тома, эти визиты стали более длительными. Элли любила проводить время с дедом. Старик был гордым евреем, и только в последние пару лет Том начал понимать природу его страсти. Потеряв практически все в жизни, журналист стал все чаще вспоминать то, чему его учил Абирам, пока ему не исполнилось двадцать пять лет.
