Журналист навел на него пистолет.
– Мы пойдем в полицию.
Захария пожал плечами.
– Вам решать. Но я должен вас предупредить, что это приведет лишь к одному – ваша дочь испытает невероятную боль. – Он поднес фотографию Элли Беккет к лицу Тома. – Вы должны мне поверить. Если вы не сделаете то, о чем я вас попрошу, ваша дочь будет страдать.
Саган молчал.
– По вашим глазам я вижу, что вы мне не верите, – продолжил незваный гость. – Как в тот раз, когда вы усомнились в словах источника, который дал вам материал для потрясающей истории. Теперь вам остается задавать себе один и тот же вопрос: было это правдой или сильно преувеличено? А может, вам попросту скормили фальшивку? Если учесть, что с вами произошло, в ваших сомнениях нет ничего удивительного. Перед вами стоит совершенно незнакомый человек, который появился в самый неподходящий момент, и делает неслыханные заявления.
Он снял с плеча черную сумку «Туми»
[3]
. Том продолжал держать его на прицеле. Саймон расстегнул сумку и вытащил планшет.
– Я хочу кое-что вам показать. А потом, если ваше желание останется неизменным, вызывайте полицию – я не стану мешать.
Он поставил сумку на пол и включил монитор.
* * *
Свет ослепил Элли. Яркий. Идущий из одного источника. Луч был направлен на ее привязанное к кровати тело. Она прищурилась, подождала, когда зрачки приспособятся к новому освещению, и сумела разглядеть комнату, в которой находилась.
Она увидела камеру, расположенную справа от стоящего на треноге прожектора. Крошечный красный огонек показывал, что идет съемка. Ей сказали, что отец ее увидит, поэтому Элли еще раз подергала связанными руками и ногами и повернула голову в сторону камеры.
Девушка ненавидела, когда ее свободу ограничивали, ненавидела полную зависимость от других людей. У нее чесался нос, но она ничего не могла с этим поделать. Если у нее перекосится блузка, она не сможет ее поправить. Если с ней захотят сделать что-то плохое, она будет не в силах этому помешать.
К ее кровати подошли двое мужчин, которые появились из темноты.
Один был высоким, с большим животом, тонким носом и такими же тонкими губами. Итальянец или испанец, с темными вьющимися волосами, которые блестели в свете прожектора. Элли уже знала, что его зовут Роча. Другой же был самым черным из всех, кого ей доводилось видеть, с носом, похожим на луковицу, желтыми зубами и глазами, напоминавшими капли сырой нефти. Он всегда молчал, а Роча, когда обращался к нему, использовал кличку.
Сумрак.
Они подошли к пленнице с двух сторон, чтобы не загораживать камере обзор. Роча наклонился, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Беккет. Он нежно провел рукой по ее щеке. Его пальцы пахли чем-то цитрусовым. Девушка протестующе затрясла головой, но мужчина лишь улыбнулся и продолжил ее гладить. Сумрак взобрался на кровать, и его правая рука сжала сквозь рубашку грудь Элли.
В ее глазах загорелись ненависть и страх.
Роча заставил ее опустить голову на матрас.
И в руке у него появился нож, блеснувший в мощном свете лампы.
Камера продолжала снимать происходящее: красная точка показывала, что отец пленницы все это видит. Два года они не разговаривали. Элли считала, что у нее нет отца. Зато отчим всегда находился рядом. Она называла его папой, а он ее – дочкой.
Иллюзия?
Конечно.
Но она работала.
Роча переместился к нижней части кровати, снял с левой ноги девушки туфлю, а затем засунул нож под брючину и разрезал ее до бедра.
Сумрак засмеялся.
Элли подняла голову и посмотрела вниз.
Разрез заканчивался у талии.
Обнажилась кожа.
Роча засунул руку внутрь, и его ладонь двинулась к промежности. Беккет запротестовала, снова попыталась разорвать веревку и затрясла головой. Роча бросил нож своему напарнику, тот поймал его и прижал к шее девушки, заставив ее лежать неподвижно.
Она решила подчиниться.
Но сначала посмотрела в камеру, и смысл ее отчаянного взгляда не вызывал сомнений.
Хотя бы один раз в своей жалкой жизни помоги дочери!
Глава 5
Том смотрел на монитор, чувствуя, как отчаянный взгляд Элли пронзает его душу.
Он навел пистолет на Захарию Саймона.
– Так вы только приблизите изнасилование вашей дочери, – сказал незваный гость. – Они ее уничтожат, и вы будете виноваты.
Репортер смотрел на экран – черный мужчина разрезал вторую брючину Элли до самой талии.
– Вы попали в беду, – продолжал Саймон. – Прежде уважаемый журналист, прославившийся своими статьями на международные темы. Потом полнейшее бесчестие. Сфабрикованная история. Несуществующие источники, воображаемые документы… Вам не удалось подтвердить ни единого слова: оказалось, что вы мошенник.
У Сагана перехватило в горле.
– Любой может узнать все это в интернете.
Захария усмехнулся.
– Вы думаете, что я настолько поверхностно подошел к проблеме? Уверяю вас, мистер Саган, я потратил немало сил и времени, изучая вас и вашу жизнь. Сейчас вы пишете беллетристику. Работаете в качестве литературного «негра». Несколько романов стали бестселлерами. И как вы себя чувствуете, когда ваш успех присваивает кто-то другой?
На экране двое мужчин продолжали издеваться над Элли. Том видел, как двигаются ее губы, но ничего не слышал.
Он направил пистолет на Саймона, который взмахнул планшетом.
– Вы можете меня застрелить. Но что будет с ней?
– Чего вы хотите?
– Во-первых, я хочу, чтобы вы поверили, что я способен причинить вашей дочери вред. Мне это удалось?
Левая рука Сагана продолжала держать Захарию на прицеле, но его взгляд метнулся к экрану планшета. Двое мужчин исследовали части тела Элли, которые открылись после того, как они разрезали ее брюки.
Пора это остановить.
– Во-вторых, – продолжал Саймон, – мне нужно, чтобы вы кое-что сделали. Тогда ваша дочь будет свободна, а вы сможете закончить то, что я вам помешал сделать сегодня.
– Какое дело? – спросил Том.
– Я хочу, чтобы вы запросили эксгумацию тела вашего отца.
* * *
Яркий свет исчез, красный глазок камеры погас. Элли снова лежала в темноте.
Потом опять включился свет. Не такой яркий, но его хватало, чтобы в комнате стало возможно что-то разглядеть.
Роча сел рядом с пленницей.
