Макаров не ушел. Он выдержал паузу, дал возможность Смотрову отдышаться. Тот, бедный, даже за какими-то таблетками в стол слазил и швырнул одну под язык. На него вообще не смотрел, принялся изображать бурную занятость. Бумаги то достанет из папки, то снова подошьет, то в сейф папку уберет, то снова вытащит.
Наконец не выдержал, рявкнул в сторону Макарова, продолжающего поигрывать с точилкой для карандашей:
— Чего тебе еще?
— В момент совершения убийства Егоровой возле дома парковалась незнакомая соседям машина. — Макаров назвал марку и номера.
— И что странного?
— Странность заключается в том, Гена, что нет таких номеров. Они фальшивые.
— Допускаю. — Лицо Смотрова чуть смягчилось, взгляд потеплел. — Дим, я допускаю, что Егорову убил мужик, который приехал на этой самой машине. Но к моим-то подозреваемым это какое отношение имеет?
— А такое, что, когда наша четверка потянулась от дома Грибовой в обратном направлении, эта машинка там тоже засветилась.
Он ослышался или Смотров ахнул? И замер с бумагами в руках на мгновение? Это тоже показалось или нет?
— Вы на нее на записи никакого внимания не обратили, оно и понятно. А вот я очень даже обратил. И не только потому, что уже пробивал эту машину. А еще и потому, что Егорова ехала не за машиной Илова, а как раз за этой, серебристой такой. Номера на ней были другими. И…
— И снова фальшивыми? — Смотров занервничал, принялся покусывать губы.
— Да, Гена. Я почти уверен, что это тот же самый «Ниссан Альмера» 2008 года. Тот же самый! Не может быть в нашем городе стольких машин этой марки, хозяевам которых приспичило каждый день менять один фальшивый номер на другой.
— Уф-ффф, — выдохнул Смотров так, будто Макаров из него весь воздух вытянул. — Но не было там никого постороннего! Не было!
— Где, Гена?
— В подъезде, где убили Грибову! — чуть не плача, выпалил Смотров. — Там охранником один из наших пенсионеров. Мимо него мышь не проскочит. Он даже дорожную сумку Степановой осмотрел, хотя не особо право на это имел. Он утверждает, что никто до нее и после нее посторонний в подъезд не входил.
— Может, кто свой?
— Нет. Все остальные жильцы расходились по своим квартирам. Он их знает как свои пять пальцев. Никто, утверждает, ни до Киры не входил, ни после не выходил. Пока они тело не обнаружили.
— Стоп!
— Чего опять? — Смотров аж подпрыгнул.
— А что, если наш убийца вышел вместе с сотрудниками, а? Торчал где-нибудь наверху, дожидался, пока суета начнется. И под эту суету слился, а?
Смотров помолчал, поворочал языком, рассасывая остатки таблетки. И неожиданно кивнул, соглашаясь.
— Допускаю. Там суетно было, многолюдно. Соседи повылазили из дверей. Кто-то мусор выносил.
— Мусор? — удивился Макаров. — Зачем его выносить, если там мусоропровод?
— Коробка была большая. Такую в щель мусоропровода не сунешь. Этот мужик еще мимо меня на выходе протискивался и к ящикам мусорным подался.
— Надо опросить всех жильцов! Всех! Кто в тот вечер выносил коробку в мусорный контейнер?
У Макарова аж в горле пересохло. Вот! Хоть какой-то намек на след! А то просто взялся кто-то из ниоткуда и исчез в никуда.
Он ведь по-прежнему был уверен, что Кира не убийца.
— Надо опросить, — впервые не стал спорить Смотров. Но он был бы не он, если бы не спросил: — А как тогда этот человек попал в подъезд, а? Как? Он же не мог мухой проскочить мимо охранника.
— Охранник тоже человек, — рассеянно проговорил Макаров. Он вдруг зацепился за одну мысль и принялся трепать ее на все лады.
— То есть?
— Он и в туалет может выйти, Гена, и за газетами. Разве так не бывает?
Смотров молча пожал плечами. По заверениям самого охранника, тот никуда не отлучался. Но он ведь действительно живой человек, так? Мог, в самом деле, в туалет выйти.
Они еще обсудили некоторые детали, и Макаров стал прощаться. Но на пороге замешкался и снова задал вопрос, который уже задавал Смотрову:
— Наследники Грибовой так и не объявились?
— Нет. И завещание ее не было обнаружено при обыске дома и ее многочисленных квартир. Нотариус, у которого может храниться такое завещание, нам неизвестен. Так что придется ждать.
— Чего ждать?
— Еще полгода ждать, Дима! Может, в течение этих месяцев кто-то все же объявится. Пока тихо. Дом принадлежит Степанову, он под замками. Квартиры ее опечатаны. Фирма работает. Она теперь тоже Степанову принадлежит. Лихо, да, Дим? Все получается у этого прохвоста!
— Ему просто везло с женщинами, — буркнул Макаров и вышел из кабинета.
И выйдя, подумал, что Степанову с женщинами везло, а ему не везет. Он все время ухитрялся влюбляться не в тех женщин. Сначала его обворожила светловолосая нимфа, ставшая впоследствии его женой и жуткой головной болью вдобавок. Потом череда нелепых связей с отягчающими настроение обстоятельствами. Теперь Ирина.
Она была опасной. Она могла погубить, сломать его, но он все равно ее хотел. Велела не мечтать о ней при расставании, а он все равно мечтал. И, достав телефон из кармана, Макаров набрал ее номер.
— Есть новости? — вместо приветствия спросила она.
Что он мог ей сказать? Что уже неделю его ребята проверяют всех хозяев серебристых «Ниссанов Альмера» восьмого года выпуска? Что все пока глухо, у всех алиби и незапятнанная репутация? Что Степанов от обвинений в убийстве своей невесты, кажется, отвертится, а ее подруга нет? Что мотива убивать Катерину не было ни у кого, кроме Киры?
— Новостей нет, — упавшим голосом ответил Дима и полез в машину.
— А зачем звонишь, Макаров?
Она снова говорила ему «ты», и это воодушевляло. И он не стал врать.
— Хотел услышать тебя.
— Хм-мм… — Ирина помолчала, потом со вздохом произнесла: — Ты же знаешь, что у нас нет шансов.
— Знаю.
— Я жуткая, опасная, могу погубить твою репутацию.
— Знаю.
— Я сломала жизнь одному парню, который меня предал. Он превратился в ничто! О нем никто теперь даже не знает, хотя его имя было у всех на слуху. И это я, Макаров, я превратила его в ничто! Он пасет коз в деревне у бабки. Я очень старалась. Очень старалась сделать ему больно.
— Не жалеешь?
Вот о ком рассказывала, зловеще понизив голос, его бывшая, вот на кого намекала. Плохо намекала, со смыслом. Имела в виду, что парня уже нет в живых. А он, оказывается, коз пасет. Тоже занятие.
— Не знаю, Макаров. Не знаю, о чем можно жалеть, о чем нет. Просто живу. Просто мчусь вперед. Все свои сорок лет мчусь. Творю что хочу! Иногда живу неправедно. Не нужна я тебе такая, Макаров. Не нужна, — закончила она по слогам.
