Чуть больше чем через две недели после того, как я узнал, что наши родственники теперь миллионеры, мы получили очень хорошие новости: мы с женой прошли отметку в восемь месяцев, и врач был готов снять швы, которые удерживали шейку матки Анны. К всеобщему изумлению, шейка матки крепко держалась даже после снятия швов. Не успели мы опомниться, как оказались на сроке в восемь месяцев и одну неделю. Затем, не успев моргнуть глазом, мы достигли восьми с половиной месяцев, и врач решил, что для Анны и малышей самым безопасным будет вызвать роды. В среду утром, под моросящим дождиком, затаив дыхание, мы отправились в больницу для проведения планового кесарева сечения.
После тридцатиминутной подготовки бригада врачей извлекла замечательную красивую маленькую девочку. Через минуту или две спустя из утробы Анны вынули еще одну девчушку. Две девочки! Две здоровые, красивые девчонки! В тот момент я почувствовал себя самым богатым человеком в мире.
– Ты их видела, Анна? Они здесь! Они это сделали! Ты это сделала!
– Мы сделали это. Вместе.
Я взял ее за руку и смотрел, как врачи и медсестры занимаются с малышками в другом конце палаты. Это был самый счастливый момент в моей жизни. Но он продлился недолго. Первое, что я заметил, медсестры, которые занимались старшей девочкой, сильно суетились и о чем-то перешептывались. И они выглядели более серьезными, чем бригада с ребенком номер два. Я поймал обрывки лихорадочного перешептывания. «Скачки сердечного ритма… Легкие… кислород… быстрее!» Анна тоже услышала шепот и попыталась заглянуть за врача, который все еще занимался ее маткой, но ей не удалось ничего разглядеть.
– Все нормально, – сказал я. – Уверен, что они просто принимают меры предосторожности.
Но они не просто принимали меры предосторожности. Легкие ребенка не были сформированы настолько, насколько все надеялись, и они были заполнены жидкостью, которая еще больше усложняла ситуацию. Когда шепот начал возрастать, ведущий педиатр приказал бригаде перевезти ребенка в другую палату. Когда они вышли, он повернулся и буквально на долю секунды остановил на мне свой взгляд. Я понял по его глазам, что положение серьезное.
– Итан! Скажи мне, что случилось!
В тот момент я еще не знал наверняка, что случилось. Знал только, что что-то не так.
– Все хорошо, дорогая, – солгал я. – Все будет в порядке.
Но хорошо не будет. Специализированная бригада реаниматологов заставила ребенка дышать, но только с помощью аппарата. Следующие двадцать четыре часа девочка провела заключенная в пластиковый пузырь, под постоянным наблюдением в педиатрическом отделении интенсивной терапии. Меня к ней не допускали. На следующий день она скончалась. Врач Анны сыпал кучей бессмысленных медицинских терминов, при помощи которых пытался описать состояние нашей дочери, но я разобрал лишь его прощальную фразу.
– Вы знаете, даже при всех достижениях в медицине иногда просто случаются такие вещи.
Как мне хотелось ему врезать. Почему он вынужден был сказать такое? Мы прекрасно знали, что вещи «случаются просто так». Сколько раз надо стать свидетелем «просто случайных» вещей, чтобы стать экспертом в них? Мы не могли понять, и ни один врач не мог нам объяснить, почему они продолжают происходить с нами.
Глава 11
Для нашей старшей дочери мы выбрали имя Фейт
[4]
, в связи с тем обстоятельством, что ее скоропостижная смерть была, во всяком случае, еще одной серьезной проверкой для нас. Анна была твердо убеждена, что младшую дочь мы должны назвать Хоуп
[5]
, потому что именно это чувство она испытала, когда заглянула в ярко-голубые глаза младенца. Я согласился с именем, хотя в душе несколько сомневался в его правильности. Вряд ли можно иметь надежду без веры.
Несмотря на то, что моя мечта писать песни ради заработка с годами приобрела спорадический характер, часто уходя на задний план, сталкиваясь с мрачными проблемами жизни, мне все же удалось собрать приличный набор музыкального оборудования для поддержания своей формы. На момент смерти Фейт у меня были две электрические гитары, одна двенадцатиструнная акустическая, усилитель, цифровой процессор эффектов, восьмиканальный микшер, синтезатор для имитации ударных инструментов и настольный аппарат для звукозаписи, чтобы я мог соединять вместе треки. И, конечно, у меня в распоряжении все еще находился старый дредноут дедушки Брайта.
Наших накоплений хватило на то, чтобы покрыть примерно половину расходов на похороны, в число которых вошел и малюсенький гроб. Самый маленький гроб, который мне когда-либо приходилось видеть. Чтобы заплатить за остальное, я заложил музыкальные инструменты, которые были в доме, кроме Карла. Он не был моей собственностью, и я не имел права его продавать. Вырученные наличные не только спасли нас от влезания в новые долги, но и позволили заплатить за улучшенный участок на кладбище на холме. Мы также разорились на дополнительные строки на могильной табличке. Октавий и Ланс Берки приехали на похороны из Айдахо. Стюарт, Хизер и их дети тоже приехали. Со стороны Брайтов присутствовало гораздо меньше народа. Только дедушка и тетя Джо прилетели из Орегона. Помимо родственников мало кто еще знал о случившемся. Марк Ллойд пришел с парой близких друзей по работе, и на этом все. Прежде чем мы уехали в похоронное бюро, дедушка предложил мне взять с собой гитару и исполнить во время службы песню в знак прощания с Фейт. Я не только решительно отказался, но и сказал ему, что гитара слишком долго была в моем распоряжении и что он должен забрать ее домой, когда поедет обратно в Орегон.
– Вздор, – резко ответил он. – Тем более если учесть, что это единственная гитара, которая осталась у тебя. И потом, мой артрит не будет возражать, если Карл еще какое-то время побудет у тебя. Мне лучше, когда я знаю, что на ней играют. – Он сделал паузу, изучая мое лицо. – Ведь на ней играют, не так ли?
– Иногда, – сказал я. Проходя мимо, Анна услышала и вопрос, и мой ответ. Она задержалась ровно настолько, чтобы нахмуриться и сказать:
– По меньшей мере, уже три месяца как нет.
– О, – подчеркнуто произнес дедушка. – Мне жаль это слышать. – Он положил руку мне на плечо. – Ты помнишь, как увидел меня, когда я играл на гитаре после смерти твоей бабушки?
– Как такое можно забыть.
– Тогда позволь мне просто сказать следующее: это помогло. Я уверен в этом. И я готов поспорить, что тебе это тоже поможет. – Он погладил меня по руке, затем повернулся и побрел к машине. Сорок минут спустя, когда я был уверен, что все, кто должен был прийти на похороны, уже были на месте, я сказал пастору, что мы готовы начать. Я сел рядом с Анной на переднюю скамью в крошечной часовне при похоронном бюро. Пастор наплел с три короба о не вполне понятных божественных таинствах и о том, как мы можем утешиться тем фактом, что жизнь продолжается даже после смерти. Меня и раньше всегда этому учили, и я думал, что даже верю в это. Я действительно хотел, чтобы так оно и было, но глядя на крошечный гроб Фейт, мне казалось, что это скорее желание, а не вера. О, Боже, молился я, пожалуйста, пусть это будет правда. После службы мы вереницей отправились на кладбище, которое находилось в нескольких километрах. Все время, пока шла церемония погребения, Анна не выпускала гроб Фейт из рук и отказывалась смотреть на что-либо еще кроме ярко-голубых глаз младенца, особенно когда Фейт опустили в землю. Мы оба дали себе слово не плакать. Рассматривая искаженное болью лицо Анны, я подумал о том, как мы радовались, что она вынашивает близнецов.
