– Мама? – тихо прошептала она, оценивая ситуацию. – Это Хоуп.
Когда ответа не последовало, она позвала ее немного громче. Потом еще громче. Когда это не сработало, она приподнялась на цыпочки и поцеловала Анну. Подождав несколько минут, не снимется ли со Спящей красавицы заклятие, она обернулась и с грустью посмотрела на меня, когда ничего не произошло.
– Это стоило попробовать, – сказал я. В течение следующего часа я посадил Хоуп рядом с кроватью матери и разрешил ей просто поговорить с ней. Она объяснила, что она чувствует насчет аварии, как сильно она скучала и хотела поговорить с ней, что она думает обо всех этих шрамах. Дочка говорила обо всем, что приходило ей на ум. За это время Хоуп несколько раз всплакнула, но были и веселые моменты. Например, когда она рассказывала о тех вещах, которые ей довелось сделать вместе с кузенами, и как прикольно, что у дяди Стю так много денег, потому что они могут купить все, что им захочется. Она запнулась и добавила:
– Но семья лучше любых денег.
Наконец она объяснила, как ей удалось улизнуть и добраться от дома Берков до железнодорожного вокзала.
– Что, кстати, – я вставил, – ты никогда больше не будешь делать. Правда, юная леди?
Ее робкий кивок рассмешил меня. Мы пробыли в больнице всю оставшуюся часть дня, просто приходя в себя. Для Хоуп было полезно чувствовать себя ближе к матери. Когда я предложил пойти на обед, а потом, позже, на ужин, прежде чем она согласилась, она заставила меня дать обещание на мизинцах, что мы вернемся. Немного упрямая… такая же, как Анна.
После обеда доктор Расмуссен нанес поздний визит, чтобы проверить состояние Анны. В это же самое время пришел Рег, чтобы проверить меня. Они оба вспомнили Хоуп, когда видели ее в ту ночь, когда произошла авария. Она не узнала ни одного из них, но без колебаний поздоровалась за руку с обоими.
– Вы выглядите лучше, – сказал Рег в то время, как доктор Расмуссен осматривал Анну.
– И для этого есть причины.
– Да? Почему это?
– Вчера вечером я вспомнил кое-что, о чем мне сказал доктор Расмуссен сразу после аварии.
Доктор спокойно слушал наш разговор и обернулся, когда я упомянул его имя.
– Я? Напомните мне, – попросил он, выглядя несколько озадаченным.
– Вы сказали, что я не без надежды. Вчера вечером, на какое-то время, Хоуп пропала. Буквально исчезла, потерялась. Но теперь, когда она нашлась, я смотрю на вещи немного более трезво.
Он посмотрел на мою дочь, которая стояла у столика и возилась с замком на старой деревянной коробке дедушки.
– Мне кажется, я вас понимаю.
Мой портфель лежал прямо наверху туалетного столика Анны.
– Рег, прежде чем вы уйдете, мне надо кое-что вам отдать.
Мои руки начали дрожать, но я принес портфель, открыл его, вытащил конверт и протянул ему завещание Анны о продлении жизни. Он читал документ с осторожным вниманием. Доктор Расмуссен смотрел через его плечо. Закончив читать, он слегка вздохнул и протянул завещание врачу, который тоже его прочитал.
– Нелегко было вам отдать это.
– Нелегко. Это самое трудное из всего, что я когда-либо делал.
– Я думаю, она была бы рада, что вы так поступили.
Я попытался улыбнуться.
– При встрече с ней в раю мне мало не показалось бы, если бы я это не сделал.
Доктор Расмуссен вернул завещание Регу.
– Мелким шрифтом написано один месяц.
– Я знаю. Я опоздал. Предусмотрены юридические санкции за сокрытие?
– Опоздали? – ответил Рег. – Пфф. Цель заключается не в том, чтобы отмерять подобного рода вещи вплоть до секунды, а в том, что мы должны отнестись с уважением к пожеланиям человека. Кроме того, в этом месяце тридцать дней, так что в этом смысле вы как раз вовремя.
Я уставился на кровать.
– Ты слышишь это, Анна? В кои-то веки я вовремя.
– Итан, я полагаю, тот факт, что вы даете мне это, означает, что вы готовы исполнить волю жены?
К нам подошла Хоуп. Я положил одну руку ей на плечо и притянул к себе, с трудом сглотнув комок в горле.
– Да. Настало время позволить ей уйти.
Он кивнул в ответ.
– Ну, думаю, хорошо, что у вашей дочери есть шанс провести некоторое время с мамой. Я предлагаю подождать еще четыре или пять дней. В любом случае юристу потребуется не меньше времени для подготовки всех необходимых документов. И у вас будет время, если вы захотите, оповестить других членов семьи и друзей. Возможно, вы дадите им возможность приехать сюда и проститься с ней. Как считаете?
Хоуп и я посмотрели друг на друга в поисках поддержки и потом согласно кивнули головой.
– Доктор Расмуссен, – продолжил Рег, – вы думаете, что медицинская команда согласится с таким планом?
– Я обговорю с ними, – заверил он, – но, учитывая текущее состояние Анны, я не вижу препятствий. Итан, мы дадим вам столько времени, сколько надо, чтобы родственники смогли попрощаться с ней, а потом мы отключим диализ. Все должно пройти спокойно. Хорошо?
Мне так хотелось сказать ему, что это звучит совершенно ужасно и что нет ни одного способа, чтобы мы могли по-настоящему довести это дело до конца. Остановить диализ, и пусть токсины парализуют организм Анны? Было бы гораздо проще не подключать ее к аппарату искусственного дыхания в самом начале или не заводить ей сердце, когда оно остановилось в машине «Скорой помощи» и потом, во время операции. Но ни одно из этих решений я не мог бы принять. Я знал, что «диализный» путь был самый гуманный. Неизлечимо больные пациенты сами выбирали его, когда борьба с болезнью становилась слишком изнурительной. И я знал, Анна не будет чувствовать боли.
– Хорошо, – пробормотал я. – Еще пять дней.
Глава 26
Хоуп была непреклонна, заявив, что мы проведем ночь в больнице, и я не смог ей отказать. Это означало, что Хоуп заняла вторую кровать в палате, а я снова был отправлен на кресло. То ли из-за неудобного положения, то ли из-за огненной бури мыслей в голове, но я не мог спать. Хоуп была в полной отключке от усталости. Я встал и прошелся по тускло освещенной палате. В тени, в углу, прямо между двумя окнами, я заметил темные очертания футляра с дедушкиной гитарой. Я навсегда избавился от этой вещи. Но почему-то в ту ночь мысль о том, чтобы взять Карла или, по крайней мере просто взглянуть на него, не показалась мне такой уж предосудительной.
С какой-то медлительной нерешительностью я направился в угол палаты, схватил футляр за ручку и вернулся с ним к креслу. Садясь, я включил у себя над головой небольшой светильник для чтения и положил футляр к себе на колени. Последний раз я открывал его за несколько месяцев до аварии. Это было поздно ночью перед поездкой в командировку, когда я уехал из дома на две недели. Анна упросила тогда поиграть перед отъездом, и я сделал ей одолжение, сыграв одну коротенькую песню перед тем, как мы оба легли спать.
