– Да… вам надо приехать. На самом деле я бы хотел, чтобы приехало как можно больше родственников.
Он замялся.
– Звучит не очень хорошо.
– Да. Не очень. Много лет тому назад, когда мы еще жили в Москве, Анна и я составили завещания о продлении жизни. В них оговорено условие, что при такой ситуации, в которой сейчас находится Анна, мы не можем продлевать ее жизнь. Она посчитала, что месяц – это достаточный срок. Месяц, который уже…
– Настал, – мрачно добавил он.
– Да. Исходя из рекомендаций врача, мы решили, что вероятность выздоровления на данный момент ничтожно мала и согласно букве завещания… мы согласились приступить к реализации пожеланий Анны.
– Понятно. Когда?
– Они отключат диализ через пять дней. Возможно, она проживет еще некоторое время после этого.
Я слышал дрожь в его голосе, когда он тихо сказал:
– Я приеду попрощаться с моей малышкой.
Следующий звонок был дедушке Брайту. Разговор состоялся именно такой, как я себе и представлял. Он позволил мне выговориться, только изредка выражая свое сочувствие.
Как только я объяснил про завещание о продлении жизни и пригласил его и других родственников приехать проститься, я рассказал ему все, что произошло за то время, как он уехал в Орегон. Я с особыми подробностями поведал о том, как впал в состояние, которому сам дал название «трехднедельная безысходность», и как исчезновение Хоуп вытащило меня из этого мрака.
– Твой отец будет счастлив, когда узнает, что ты не пошел точно по его стопам, когда столкнулся лицом к лицу с несчастьем.
– Возможно. Хотя я был очень близок к этому.
Слишком близок.
– Теперь я несомненно лучше понимаю, через что он прошел.
– Не сомневаюсь. Кстати, а как дела у юной леди?
– У Хоуп? Она переносит происходящее гораздо лучше меня. Иногда у меня складывается ощущение, что это она взрослый человек, а я – ребенок, пытающийся ей подражать.
Дед откашлялся.
– Я имел в виду… другую юную леди. Как ее зовут? Эбби?
– Эшли?
– Точно.
Меня не удивило, что он захотел направить разговор в эту сторону. Как-то посреди ночи, после того, как я прочел последнюю записку от Анны, я, наконец, свел воедино все то, что дедушка хотел, чтобы я узнал из его опыта нахождения в концентрационном лагере. Я мысленно прокрутил все, что он рассказывал мне во время нашей последней беседы на эту тему. Самые сладкие вещи обычно находятся прямо под рукой. Это и был ключ к разгадке – «самые сладкие». В его дневнике и той истории, которую он поведал в больничной палате Анны, была одна фраза про самые сладкие слова, которые он когда-либо слышал в жизни. Анна написала точно такие же слова в своей последней записке для меня – три простых слова, которые совсем не были простыми. «Я прощаю тебя». Мысль о том, чтобы простить Эшли Мур, казалась мне не только запоздалой, но и абсурдной, и все же я знал, дедушка считал, что именно это я должен сделать.
– Я не знаю, – признался я. – Последний раз, когда я видел ее, она стояла на крыльце своего дома и слушала, как я разношу ее в пух и прах.
– Да, хорошо… все совершают ошибки.
Я не был уверен, кого он имеет в виду – меня или ее.
– Ты, в конце концов, понял, почему я хотел, чтобы ты прочитал про Маутхаузен?
– Да.
– И?
– И я не знаю, смогу ли это сделать. Я не знаю, хочу ли этого.
– Это нелегко, точно. Но, побывав по обе стороны, казалось бы, непростительных поступков, я могу уверить тебя, что единственный способ излечиться – простить.
Уверен, что в тот момент он надеялся, что донес до меня истину или что-то такое же чудесное. Он ошибался. Я продолжал испытывать по отношению к Эшли все ту же враждебность, что и в первый день, когда увидел ее. Вместо того, чтобы спорить по этому вопросу, я как можно скорее выскочил из этого разговора.
– Ладно, хорошо… я подумаю. Но прямо сейчас мне надо еще кое-кому позвонить. Пожалуйста, поговори с родственниками и расскажи, что происходит. Хорошо?
– Конечно. Через несколько дней я приеду со всеми, кто сможет присоединиться.
– Доброе утро, папа, – бодро сказала Хоуп, как только я закончил разговор. Она сидела на запасной кровати у противоположной стены палаты. Перед тем как позвонить дедушке, я проверил – она крепко спала. Я надеялся, что большую часть того, что я говорил, дочь не услышала.
– Доброе утро. Отдохнула?
– Да. Это был прадедушка?
– Ага.
Она откинула одеяло и соскочила с кровати.
– А кто это – Эшли? – с любопытством спросила она, подойдя к кровати Анны и взяв ее за руку.
«Твоя безмозглая учительница».
– Один человек, который сделал очень плохую вещь.
– Какую вещь?
– Не важно, тыковка. Тебе не стоит беспокоиться на этот счет.
Она выпустила руку Анны, подошла и остановилась прямо рядом с моим креслом.
– Она сказала «простите»?
– Да.
– Мамочка говорит, что если кто-то просит прощения, его надо прощать.
Я притянул ее к себе и крепко обнял. Я внимательно посмотрел через ее плечо на бездвижное тело жены.
– Как бы я хотел, чтобы это было так просто. Правда, очень хотел бы.
Мне действительно хотелось, но я знал, что это не так.
– Это просто, – сказала она, не отстраняясь от меня. – Так говорит мама.
Глава 28
На третий день до назначенного числа Хоуп и я около обеда оставили больницу и поехали домой, чтобы привести себя в порядок. Мы также использовали это время для того, чтобы сделать некоторые дела, которые накопились за время моего долгого отсутствия. Например, купить продукты, просмотреть почту и оплатить счета. Но Хоуп настояла на том, чтобы на ночь мы вернулись в палату Анны потому, что «у мамочки осталось всего несколько ночей и ей не следует спать одной».
Кто смог бы возразить на это? Позже, вечером того дня, когда я укладывал Хоуп в больничную кровать, она задала вопрос, который застиг меня врасплох:
– Ты молишься на ночь?
Я быстро спросил себя, не является ли это одним из тех исключительных моментов, когда лучше немного соврать дочери ради того, чтобы показать хороший пример, но тут же отказался от этой мысли. Я решил, что врать о том, что ты молишься Господу, – глупо и не важно, какие разумные доводы стоят за этим. А чистая правда заключалась в том, что я перестал молиться в тот день, когда мы потеряли Фейт, близняшку Хоуп.
– Не совсем, – рискнул я. – А ты? Мне стало грустно, что я не знаю о таких вещах про свою дочь.
