– Тебе не холодно на полу?
– Нет.
– Ты… в порядке?
Я заставил себя сесть, чтобы видеть ее. Дочь была такая красивая, точно как ее мама.
– Бывало лучше, – признался я, – но я справлюсь. Что скажешь, если мы сбегаем вниз, позавтракаем и немного прогуляемся? Сегодня, кажется, хороший день и быстрая прогулка, возможно, поможет мне разогнать кровь.
Мы с Хоуп по очереди сходили в ванную комнату. Когда мы были готовы, то сказали Анне «до свидания» и спустились на ближайшем лифте вниз. Через тридцать минут, когда мы прогуливались по периметру больницы, зазвонил сотовый телефон. Код города был мне незнаком – 503. Орегон.
– Алло? – спросил я.
– Надеюсь, что я не звоню слишком рано.
Я застыл на месте. Этот голос я узнал сразу же, хоть и не слышал его уже несколько лет.
– Папа?
– Привет, Итан. Я не вовремя?
– Кто это? – прошептала Хоуп.
– Твой дедушка, – шепнул я в ответ.
– Дедушка Берк?
– Нет, другой.
Мой папа включился в беседу:
– Похоже, что не вовремя. Я перезвоню…
– Нет, все нормально. Как у тебя дела?
– Все хорошо.
– Все еще работаешь в той же мастерской?
– Надо. При нынешней экономике я не жалуюсь.
Хоуп схватила меня за руку и начала дергать.
– Тут лавочка, – сообщила она. – Давай сядем.
– Так… что случилось?
Он долго молчал, а потом сказал:
– Завтра важный день, правда? Как ты держишься?
Я откинулся на лавку.
– Ты разговаривал с дедушкой?
– Угу.
– Приедешь?
– Мы оба, ты и я, знаем, что я только буду путаться под ногами. Кроме того, мне надо работать. Но я уверен, что дед расскажет мне все в деталях. Он постоянно держит меня в курсе. Кстати, жаль, что ты не сообщил мне сам, когда это случилось. Хреново, когда узнаешь новости из вторых рук.
Я сжал кулаки.
– О, да ладно. Однако еще хреновее иметь дело с этим не понаслышке. Извини, что не позвонил тебе, но когда возникают трудности, то обычно вначале обращаются к тем людям, на которых можно положиться.
Именно по этой причине я почти никогда не разговаривал с отцом. У него есть привычка говорить вещи, которые не кажутся мне правильными, а у меня привычка отвечать ему в язвительном тоне. И это доходит до того, что мы оба выходим из себя.
Хоуп вздохнула.
– Нельзя говорить «хреново»!
– Извини, милая, – ответил я, прикрыв телефон рукой. – Я просто повторяю то, что говорит он.
Дочь выговорила мне с сурово нахмуренными бровями:
– От этого не лучше.
Я не стал указывать ей на то, что она только что совершила такое же правонарушение. Странно, но, кажется, отца не задело мое замечание. Было слышно, что на самом деле его это рассмешило.
– Ты знаешь, эта скверная черта тебе досталась от меня.
То, как он сказал это, прозвучало на удивление обезоруживающе и совсем не так, как я ожидал. Где встречный удар на болезненный укол? Его реакция рассеяла мой гнев. Или, возможно, у меня в голове было много других забот, чтобы втягиваться в пустячные споры.
– Знаешь, что, – сказал я, – этой ночью я мало спал, поэтому, возможно, сейчас все же не очень подходящее время.
– Я могу быстро.
– Это очень важно?
– Думаю, что да.
Я знал, что он не отстанет.
– Хорошо, – вздохнул я. – Слушаю тебя.
– Ты сидишь?
– Это необходимо?
– Нет. Но я сижу.
Я насторожился.
– Знаешь, – медленно продолжил он, – то, через что ты сейчас проходишь, для меня это как дежавю, и я не хочу, чтобы ты совершил те же ошибки, что и я, когда умерла твоя мама.
Ах, вот что. Интересно, много ли дедушка поведал ему из нашего последнего разговора.
– Отец, тебе не надо больше ничего говорить. Последние несколько недель открыли мне глаза на многое. Я знаю, как тебе было тяжело, и не обвиняю тебя за то, насколько сильно ты был подавлен.
– Нет, – произнес он почти со смешком.
– Именно так я и сказал. Я не обвиняю тебя.
– Ха, я говорил о другом. Ты не понимаешь. Возможно, у тебя есть отдаленное представление. Ты даже можешь пройти через это сам. Но до тех пор, пока ты не проведешь годы и годы, захлебываясь горем, ты не поймешь. В отличие от меня.
Неужели он просто сбил с меня спесь, когда я пытался проявить к нему жалость?
– Прошу прощения?
– Скажи мне, Итан, как бы ты описал мое состояние, когда умерла мама?
Я подумал о том, какие у меня были ощущения последние несколько недель.
– Печаль? Горе? Вероятно, дедушка подобрал бы больше клинических терминов для этого, но я думаю, что этим все сказано.
– В таком случае и ты, и дедушка заблуждаетесь.
Мне потребовалось время, чтобы понять, что я правильно его услышал.
– Разве могло быть так, чтобы ты не печалился? Ужасно так говорить.
– О, мне, конечно, было грустно. Мое сердце разбилось на миллионы кусочков, я уверен, как и у тебя сейчас. Но человек может справиться с печалью. В конце концов, сердце может примириться с потерей даже сильно любимого человека. Я не впадал в панику на этот счет.
Он немного замялся, а потом спросил:
– Хоуп близко от тебя? Она слышит то, что я говорю?
Я быстро взглянул направо от себя. Она нашла на лавке божью коровку и пыталась заставить ее ползать по руке.
– Нет, а что?
– Просто, если ей не нравится слово «хрень», ей точно не стоит слышать, что меня жутко все достало тогда. Я опустился не из-за горя, Итан. Причина была в злости. Злость на Бога, на врачей, на всех, кого я мог обвинить. Сердце не успокаивается от этого. Оно загнивает, как от инфекции, которая отобрала жизнь у твоей мамы.
У меня в голове ярко высветился образ Эшли Мур, когда я последний раз видел ее. Она стояла на крыльце у входа в свой дом и громко рыдала в ответ на мой ядовитый сарказм.
Дедушка считал, что мне надо простить ее потому, что это могло бы ей помочь. Теперь мой отец считает, что мне надо простить потому, что это поможет мне. Кто прав? Или они оба были правы? Или они оба заблуждались?
– Я думаю, что понимаю тебя, – пробурчал я.
– Неужели?
Он не дал мне ответить.
