– Если вы интересуетесь всей этой историей… Вы знаете, может быть, вернутся ли они?
– Вернутся? Но кто это «они»?
– Ну эти, два привидения.
София озадаченно посмотрела на меня.
– Какие привидения, мадам?
– Я их никогда не видела… Но многие в округе говорят, что Лебурде и его жена возвращаются сюда каждый год. Как будто отмечают годовщину, просто чтобы вновь посмотреть на свой дом. Ровно в день трагедии.
То есть каждое 10 февраля. А на дворе стоял июль. Вероятность того, что мы встретимся с этими тенями из прошлого на соседней улице, была близка к нулю.
– А на кого они похожи, привидения?
– Странный вопрос… На Лебурде! Они не состарились ни на морщинку. Кажется только, они надевают солнечные очки, чтобы не быть узнанными.
– А кто-нибудь с ними уже разговаривал?
– Ааааа, нет! С этим не шутят, тем более здесь. Они совершают небольшую прогулку, устраиваются перед домом ненадолго, на несколько минут, а затем возвращаются туда, откуда пришли.
Вот оно, чистилище Дэвида и Эмили Лебурде. Авроры и Дэвида Барле. Кто еще, кроме них, обрек бы себя на подобное паломничество?
– И что мы будем делать сейчас? Вызовем охотников за привидениями?
– Что-то типа того, – ответила я, умышленно как можно более загадочно.
Как и во время моего предыдущего приезда более месяца назад, никто не ответил на мои настойчивые звонки по адресу: Сен-Мало, проезд Тийель, дом 7. Флоранс Дельбар снова испарилась. Что-то мне подсказывало, что со дня, когда она выбежала на улицу из кафе, в котором я расспрашивала ее, она не появлялась больше в своем обиталище. Но у меня был в наличии еще один адрес. Я вытащила из своего портфельчика маленькую визитную карточку, которая пролежала там более года:
Жан-Франсуа ДЕЛЬБАР
Нотариус
8, Пласитр
3540 °Cен-Мало
Телефон: +33 99 32 69 45
Факс: +33 99 32 69 47
По номерам на визитке не отвечали. «Телефонные линии меняются… но многоэтажные дома остаются», – подумала я, идя под шквалом дождя, который бил нас все сильнее и сильнее.
Пласитр – это удивительная небольшая площадь из гранита в стенах старого города-крепости. Полностью облагороженная во время реконструкции города, она, со своими скрытыми нишами, придает Сен-Мало особенное очарование.
Комплекс многоэтажек, который возведен там, возвышается над пляжем Бонсекур – известном во всем мире необычным бассейном и бетонным трамплином для прыжков в воду – и представляет собой еще одну архитектурную особенность: к лестничным клеткам ведет узкий коридор на первом этаже.
Под номером 8 нас ждал сюрприз.
– Нотариус… – прочитала я вслух без эмоций.
– Ты думаешь, что в его офисе обосновался другой нотариус?
– Если я правильно помню даты, Дельбар умер пять лет назад… Кто-то, возможно, продолжил его занятие, да. Такое случается.
Колеблясь, я нажала кнопку интерфона. Никакой реакции. Затем после нескончаемо долгого ожидания:
– Да?
Этого единственного слова мне было достаточно, чтобы узнать Флоранс, приемную мать Авроры.
С помощью жестов и мимики я дала Соне понять, что она должна говорить вместо меня.
– Здравствуйте, мадам. Это почта. У меня для вас заказное письмо.
– Письмо? – удивился голос с ноткой недоверия.
– Да. Вы же мадам Флоранс Дельбар?
– Да, это я… Кто отправитель?
Чтобы вдохновить свою сообщницу, я изобразила крупную банкноту, которую потерла между большим и указательным пальцами, затем нож, перерезающий горло богатому налогоплательщику. Соня поняла мою пантомиму и тотчас же заявила в булькающую трубку:
– Налоговая, по-видимому.
Щелчок электрического замка стал нам ответом и позволил войти внутрь. Запах, не поддающийся определению, смешивался здесь с запахом воска, готовящейся еды и масла для загара. Запах детства, такой, каким он был для меня в редкие периоды каникул на берегу моря с мамой.
На втором этаже дверь лестничной площадки приоткрылась, чтобы впустить нас. Заметив меня, Флоранс Дельбар сделала инстинктивное попятное движение, став похожей на испуганное животное, как и в момент нашей первой встречи. Но прежде чем она успела закрыть дверь, мы уже просочились в зияющий проем входа.
Как только мы пробили ее последнюю защиту, она тотчас же капитулировала и провела нас в бывший кабинет мужа, преобразованный в небольшую гостиную с несравненным видом на стены крепости и море.
– Что вы еще хотите от меня? – запричитала Флоранс Дельбар, опустившись всем своим весом в широкое низкое кресло, обтянутое шотландской тканью.
Хороший вопрос. Что можно вытянуть из женщины, которая, кажется, вцепилась мертвой хваткой в гипотезу о случайной смерти своей дочери? Как подступиться к ней на этот раз, чтобы ненароком не заставить ее замкнуться в себе, как раковина, при первом же слове?
– Когда мы виделись в прошлый раз, у вас не было времени рассказать мне, что вы знали о детстве Авроры до ее появления в приюте Сен Броладр.
– Я вам уже это говорила… Ничего.
– Вы знали хотя бы то, что ее имя при рождении было Эмили? – отважилась спросить я.
– Да… Да, конечно. Это мы дали девочке новое имя и окрестили ее Авророй.
– По какой причине?
Она слегка выпрямилась у спинки кресла, как бы защищаясь.
– Мы не сделали ничего плохого… Во Франции закон разрешает родителям менять имена детей, которых они усыновляют.
– Конечно, – попыталась я смягчить ее реакцию. – Я знаю это.
– А почему Аврора? – вмешалась Соня.
– Мой муж, Жан-Франсуа, потерял в раннем возрасте младшую сестру, которую звали именно так…
«Только сменила имя и уже обременена грузом смерти», – не смогла я удержаться от мысли.
Так как казалось, что Флоранс Дельбар в состоянии переносить наши вопросы, я решила провести все с максимальной быстротой.
– Вы знали также, что у нее был биологический брат, не так ли?
– Нет, – вновь начала отпираться она. – В то время Департаментское управление санитарно-социальной помощи не давало информации ни об именах братьев и сестер ребенка, которого вы усыновляете, ни о личности их новых родителей.
– Следовательно, когда вы забрали Аврору из Сен Броладра в 1976 или 1977 году, вы знали, что у нее был старший брат, но не знали, ни где, ни под каким именем он живет?
– Да, все так, – подтвердила женщина, часто моргая опухшими глазами.
На последующих вопросах мы играли в игру: «Проиграешь, либо выигрыш удваивается». Либо она нас выставила бы на улицу силой, либо мы затрагивали за живое, самую суть. Я попыталась изобразить самый сочувствующий вид, какой могла, сделала большой вдох и задала вопрос:
