Чуть дальше находился указатель улицы, посвященной поэту. И на нем были написаны следующие стихи:
Connaissez-vous l’île
Au cœur de la ville
Où tout est tranquille
Éternellement?
[2]
Все дышало спокойствием. Здесь никого, кроме нас, не было. Но вечность нашей любви казалась не такой очевидной, как в этом стихотворении.
Когда мы дошли до стоящей на стрелке острова скамейки с видом на течение Сены, Луи сел и привлек меня к себе, посадив на колени. Так как под легкой просторной юбкой на мне не было трусиков, я почувствовала, как мои нижние губы проснулись от прикосновения к его набухшей промежности. Дерево, склонившееся над водой, пропускало лишь редкие лучи света от фонарей, светивших над нами, здесь и на берегах. Иногда прожекторы прогулочных корабликов резко выхватывали нас из полумрака, открывая взору туристов нашу непристойную позу, но мы так быстро возвращались в темноту, что они ничего не успевали понять.
Луи не стал медлить и расстегнул ширинку, достав оттуда свой уже вставший член. Он ввел его в меня без всяких церемоний, держа меня двумя руками за талию, чтобы крепко прижимать к себе при каждом движении. Я сопровождала его толчки легким покачиванием вверх-вниз таким образом, что верхняя часть его члена настойчиво поглаживала самую чувствительную зону моей вагины. Чем больше он ускорял ритм, тем сложнее мне было сдержать крики. Наконец я заглушила их, уткнувшись ему в шею, впившись зубами в вытатуированную розу. Мы быстро кончили, возбужденные опасностью.
– Лоно моей королевы, – прошептал мне на ухо Луи.
Не планируя заранее, мы возобновили наш картографический проект там, где наша драма прервала его.
«Лот 23: исключительно ценный лот, портрет писателя Жорж Санд, выполненный в 1830 художником и меценатом Ари Шеффером. Начальная цена: 175 000 €».
Мы провели остаток лета, отмечая столицу на карте таким образом. Как только наступала ночь, мы выходили из «Шарма» и гуляли до тех пор, пока не отыскивали место, которое нас вдохновляло. Иногда приходилось ждать часами в укрытии под крыльцом или в ночном баре для того, чтобы выбранное нами место обезлюдело и поле для деятельности наконец освободилось. Тогда мы сливались друг с другом возле дерева, в подворотне или на лестничной клетке. Ничто не могло остановить нас. Мы запечатлевали наши чувственные знаки повсюду, иногда даже на асфальте или мостовой. В каждом квартале, на каждой улице или площади мы практиковали разные сексуальные позиции.
Любить друг друга стоя на площади Одеон, я – опершись двумя руками о колонну театра, Луи – расположившись между моих ног.
Совокупляться «по-собачьи» на скамейке бульвара Ришар Ленуар, на центральной разделительной полосе под металлической конструкцией, установленной на рынке.
Ласкать друг друга в саду Тюильри, возбуждаясь от мысли, что нас застанет врасплох случайная парочка других любовников.
Затем спрятаться и остаться в Атлантическом саду на крыше вокзала Монпарнас, предаваясь содомии. Я стою, вцепившись в ограждение крыши, сильно выгибая ягодицы.
Нас мог бы арестовать ночной патруль, но наше рвение не мешало нам оставаться настороже.
Мы предпочитали выбирать места, которые раньше посещали вместе. Маленький садик музея романтической жизни – пришлось для этого перелезть через решетку. В пассаже «Жоффруа» Луи взял меня возле витрины продавца старинных тростей. Наконец, несмотря на нерешительность мужа, я умирала от желания запечатлеть свой след на Орлеанской площади и стереть навсегда воспоминания о собственном двойнике.
Июль и август пролетели полным ходом. Днем, за исключением нескольких ЯМ, мы избегали контактировать друг с другом. Мы проводили это время с пользой, записывая наши ночные приключения. Мы делали успехи в литературных изысканиях, но мало говорили об этом между собой. Я не осмелилась признаться Луи в том, что собираюсь опубликовать свой первый роман, – но Бербер неотступно преследовал меня, умоляя, чтобы я прислала ему следующие страницы.
Со своей стороны Луи не давал мне информации о собственных попытках. Именно поэтому удивление было абсолютным и неподдельным, когда однажды вечером в конце августа он пришел на наше свидание с небольшим прямоугольным пакетом в руках, завернутым в подарочную бумагу.
– Открой, – подбодрил меня Луи с серьезнейшим видом.
Я разорвала упаковку лихорадочным жестом и вытащила оттуда не очень толстую книгу, на обложку которой ошеломленно уставилась, не в силах произнести ни слова.
Луи Барле
АЛФАВИТ ТВОЕГО ТЕЛА
Издательство Галлиматье
Что это: роман, эссе или рассказ – было неясно, на обложке больше не значилось никакой информации.
На первой странице посвящение называло меня по имени, обыграв при этом двусмысленность моего имени «Pour Elle»
[3]
. Своим таким узнаваемым почерком Луи добавил ниже четыре слова: «Для тебя, вечно твой».
– Книга выходит через неделю, – пояснил он, – конечно, если магазины, которые обещали взять ее на реализацию, сдержат свое слово.
Издательство оказалось засекречено, как об этом можно было догадаться по шутливой омофонии его названия, созвучного с названием престижного издательского дома.
Потеряв дар речи, я листала книгу, слишком впечатленная, чтобы суметь сконцентрировать свой взгляд на строчках.
– Я хотел, чтобы у тебя был самый первый экземпляр, – добавил Луи.
Вернувшись к себе, как только меня отпустили парализовавшие меня эмоции, я наконец-то смогла прочитать ее по-хорошему. И через несколько дней я купила несколько дополнительных экземпляров в «Ля Мюзардин», один из которых оставила для своих заметок на полях, а другой предназначался для изголовья моей кровати.
Затем, лежа обнаженной на кровати, открыв книгу на странице по выбору, я ласкала зону, описанную словами, словно рядом находилась рука, способная сойти с бумаги и гладить меня. Цель Луи была достигнута: его текст заставил меня испытать оргазм, причем многократно.
Аврора не давала о себе знать. Она больше не нуждалась в моем вмешательстве. Зачем играть роль посредников, когда два брата желали навсегда остаться непримиримыми?
Плохие новости продолжали сыпаться градом на бывшего генерального директора группы Барле. Его смещение с поста главы семейного предприятия было обнародовано публично в последних числах августа. Благодаря бурной подготовке к началу учебного года эта новость прошла практически незамеченной. Головокружительное падение Дэвида Барле больше не было актуальной новостью, и отныне уже другие имена фигурировали на первых полосах газет. Его преемника назначили в полном всеобщем равнодушии. Жан-Пьер Мартен, чистый продукт французской технократии, вышедший из высших учебных заведений, прошедший множество министерских кабинетов и крупных предприятий. Согласно официальному заявлению, неубедительно процитированному прессой, он был назначен для того, чтобы вдохнуть новую жизнь в группу B‑GKMP – так теперь называлась компания. Для Дэвида назначение на эту должность столь посредственного человека должно было стать худшим унижением.
