Еще не успев открыть глаза, Хафид почувствовал на плече руку и услышал знакомый хриплый голос своего многолетнего счетовода и преданного друга Эразмуса.
– Простите, господин…
– Доброе утро, старина.
Эразмус улыбнулся, указывая на солнце, которое уже стояло в зените.
– Утро уже закончилось, господин. Добрый день.
Хафид издал глубокий вздох и покачал головой.
– Еще одна беда старости. Не спишь по ночам, встаешь до рассвета, а потом, как котенок, весь день в полусне. Никакой логики. Никакой.
Эразмус кивнул и сложил руки, ожидая прослушать очередную лекцию о напастях преклонного возраста. Однако это утро оказалось непохожим на все предыдущие, поскольку Хафид вскочил на ноги и преодолел расстояние до усыпальницы в несколько широких прыжков. Затем коснулся каменных стен и громко воскликнул:
– Я превратился в жалкое подобие человека! Эразмус, скажи мне, сколько времени я, как последний эгоист, веду эту затворническую жизнь, единственным развлечением которой служит лишь жалость к самому себе?
Эразмус некоторое время смотрел на него, широко раскрыв глаза, после чего ответил:
– Заметные перемены в вас начали происходить после смерти Лиши и вашего необъяснимого решения избавиться от лавок и караванов, последовавшего за ее погребением. Четырнадцать лет прошло с тех пор, как вы решили удалиться от мира.
На глаза Хафида навернулись слезы.
– Мой бесценный брат и соратник, как тебе удалось терпеть меня столь долго?
Старый счетовод уставился на свои руки.
– Мы вместе почти сорок лет, и моя любовь к вам беззаветна. Я служил вам во времена грандиозного успеха и не менее охотно служу и сейчас, хотя мне больно видеть, как вы похоронили себя заживо по собственному желанию. Вы не можете вернуть Лишу к жизни, и поэтому пытаетесь присоединиться к ней в смерти. Помните, вы поручили мне высадить красную розу рядом с этим белым кустом, после того как умрете, и вы вдвоем упокоитесь в этой усыпальнице?
– Да, – ответил Хафид. – И не будем забывать мои постоянные напоминания о том, что этот дворец и склад отойдут тебе после моей смерти. Скромная награда за долгие годы преданности и дружбы и все, что тебе пришлось вынести от меня после того, как мы потеряли Лишу.
Наклонившись, Хафид сорвал стебель одинокой белой розы и положил его на колени Эразмусу.
– Жалость к себе – ужаснейшая из болезней, и я болел ею слишком долго. Погруженный в печаль, я неразумно отгородился от людей, превратившись в отшельника в этом мавзолее. Довольно! Пришло время перемен!
– Но эти годы не были потрачены впустую, господин. Ваши щедрые пожертвования беднякам Дамаска…
Хафид прервал его.
– Деньги? Разве для меня это была жертва? Все богачи успокаивают свою совесть, раздавая золото бедным. Они питаются от этих пожертвований ни меньше, чем голодные, и прикладывают все усилия, чтобы мир узнал об их невероятной щедрости, хотя та и стоит им всего лишь горсти монет. Нет, дорогой друг, не восхваляй мою щедрость. Лучше посочувствуй моему нежеланию делиться собой…
– Все равно, – не унимался Эразмус, – ваше уединение, господин, принесло немало добра. Разве вы не заполнили библиотеку трудами величайших умов и не посвятили бесчисленные часы изучению их идей и принципов?
Хафид кивнул.
– Я пытался заполнить долгие дни и ночи, занимаясь образованием, которого был лишен в юности, и мои старания раскрыли мне глаза на удивительный мир, полный чудес, который в погоне за успехом и золотом я не успел оценить. Но все-таки я слишком долго пребывал в печали. Этот мир подарил мне все, о чем только можно мечтать. Пришло время вернуть все долги и сделать все, что в моих силах, чтобы помочь человечеству в обретении лучшей жизни. Я пока еще не готов отправиться в последний путь, и красной розе, которую я просил тебя высадить после моей смерти рядом с любимым белым кустом Лиши, придется подождать.
Слезы радости текли по морщинистым щекам Эразмуса, слушавшего, как Хафид воодушевленно продолжал:
– Ливий писал историю Рима, когда ему было семьдесят пять, а Тиберий правил империей почти до восьмидесяти лет. По сравнению с ними я всего лишь дитя… здоровое дитя шестидесяти лет! У меня чистые легкие, крепкое тело, превосходное зрение, здоровое сердце, а ум не менее острый, чем в двадцать лет. Думаю, я готов прожить вторую жизнь..!
– Это величайшее чудо! – воскликнул Эразмус, обращаясь к небесам. – После многих лет молчаливой скорби из-за вашего состояния мои молитвы были наконец услышаны. Скажите же мне, господин, что послужило причиной столь удивительного воскресения человека, столь почитаемого и любимого миром?
Хафид улыбнулся.
