— Я не знаю, что сказать, Крисси. Это ужасно, я знаю, но я ничего не могу с этим поделать.
Они дошли до парка, и Крисси рухнула на скамейку.
— Все еще хуже, чем ты думаешь, — сказала она упавшим голосом.
Руки дрожали у нее на коленях.
— Можно мне сигарету?
Билли посмотрел на нее вытаращенными глазами и вытащил пачку “Вудбайн”. Крисси вынула одну сигарету, но ее руки тряслись так сильно, что она едва могла удержать ее.
— Можешь зажечь?
— Конечно.
Билли со знанием дела прикурил сигарету и, сделав пару затяжек, передал ее Крисси.
Она засунула ее между губами и попыталась втянуть воздух.
— Не так. Дыши легкими.
Крисси сделала глубокий вдох и почувствовала, как табачный дым заполняет грудь. Она тут же закашлялась и прослезилась, выпустив дым через нос.
— Спасибо, — прохрипела она сдавленным голосом, протягивая сигарету Билли. — Теперь мне намного лучше.
Он рассмеялся и поцеловал ее в лоб.
— Мы прорвемся, все будет хорошо.
Крисси затихла и молча смотрела на детей, бегавших по парку. Понимали ли они, что случилось сегодня утром? Наверное, война казалась им самым захватывающим приключением в мире. Но скоро их эвакуируют, разлучат с их семьями на долгие месяцы, а может, и годы. От этой мысли Крисси невольно поежилась.
Билли откинулся на спинку скамейки, заложив руки за голову. Он сидел с закрытыми глазами, обратив лицо к солнцу. Крисси положила голову ему на грудь и слушала, как бьется его сердце. Она чувствовала его тепло, аромат свежевыстиранной рубашки, его твердые мускулы на животе. Она не представляла, как сможет пережить разлуку с ним.
— Билли? — прошептала она.
— Что? — отозвался он, не открывая глаз.
— Я беременна.
На секунду он застыл, и Крисси почувствовала, как бешено застучало его сердце. Он приподнял ее за плечи и посмотрел в глаза.
— Что? Как? Не может быть, это невозможно.
Крисси смотрела, как медленно белеет лицо Билли.
— Ну, по всей видимости, возможно, — ответила она с некоторым возмущением. — Раз я беременна.
— Но единственный раз, когда мы занимались любовью, — это тогда, под дубом, во время грозы.
Он встал и упер руки в бока.
— Как ты могла это допустить?
Крисси отпрянула, словно ее ударили.
— Я? Знаешь, чтобы сделать ребенка, нужны двое.
— Ребенка? — эхом отозвался Билли. — Поверить не могу. Как давно ты знаешь?
— Я на третьем месяце.
— И ни слова не сказала до сегодняшнего дня. Ты уверена?
— Я дочь врача и акушерки. Конечно, я уверена.
— Безумие какое-то, — в отчаянии пробормотал Билли. — Как ты могла быть такой, такой…
— Какой — такой, Билли?
Он рухнул обратно на скамейку и обхватил голову руками.
— Ты говорила родителям?
Крисси фыркнула.
— Сам как думаешь?
— Дай мне минутку, ладно? Я просто не могу… Слушай, мне нужно побыть одному — переварить все это. Прости. Я не готов к таким новостям.
Он встал со скамейки и пошел прочь, не оглядываясь. Крисси смотрела, как он перешел на бег и исчез за углом. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой и покинутой. Ее захлестнула волна страха, который тут же превратился в злость. Как он мог так поступить с ней? Она огляделась по сторонам, надеясь, что кто-то придет ей на помощь, но все были поглощены своей собственной жизнью. Она словно была невидимой. Обхватив живот, она рухнула на колени и безудержно разрыдалась, сотрясаясь всем телом.
Элис Стирлинг оторвалась от шитья и взглянула на сына, вихрем ворвавшегося в комнату. Ее пальцы ныли — продевать иглу через толстую ткань было непросто, но она почти закончила светомаскировочные шторы для их небольшого дома. Билли выглядел ужасно: взъерошенные волосы стояли торчком, а лоб блестел от пота.
— Билли! — воскликнула Элис. — Присядь, дорогой. Ужасные новости, правда?
Она усадила сына за кухонный стол и потерла ему плечи.
— Какое страшное потрясение! Я знаю, что многие ждали этого, и все же…
— Откуда ты знаешь?
— То есть как, откуда я знаю? Услышала по радио. Пошла к соседям, и мы вместе с Рэгом слушали.
— Ах, ты про войну. Да, это ужасно. Но, как ты сама сказала, мы этого ждали. Она должна была наступить рано или поздно.
Он окинул взглядом кухню.
— Где отец?
Элис криво усмехнулась.
— Почем мне знать. Ушел еще утром.
Билли крепко обнял мать. Она заслуживала гораздо большего.
В духовке стояло жаркое в горшочке, и, несмотря на все свое смятение, от его аромата Билли почувствовал себя чуть лучше. Даже самый дешевый кусок мяса после того, как Элис Стирлинг заканчивала колдовать над ним, превращался в мягчайшую и вкуснейшую филейную вырезку. При мысли о сочном жарком, шкворчащем в густом соусе, у Билли потекли слюнки. Мать прекрасно готовила. О ее печеном картофеле можно было слагать легенды: нежный и воздушный внутри с хрустящей румяной корочкой снаружи — такого в мире было не найти. Она приготовила и его любимый яблочный пирог — он стоял в сторонке, дожидаясь своей очереди.
— И заварной крем будет? — спросил Билли.
— Когда это я подавала яблочный пирог без крема?
Билли посмотрел на мать, и его глаза наполнились слезами. Что бы с ним стало, не войди она тогда, много лет назад, в этот детский дом и не схвати его на руки со стульчика? Он знал, что война разлучит их, и его сердце болело за мать и за все те горести, что ей придется пережить. Он смотрел, как она энергично трет в раковине картошку, так, что вся ее спина ходит ходуном.
— Я люблю тебя, мам.
Элис бросила картошку и ухватилась за край раковины, пытаясь совладать с собой. Она вытерла руки о передник и повернулась к сыну.
— Я тоже люблю тебя, Билли. Никогда не забывай об этом.
Она подошла к нему и поцеловала в лоб, сделав вид, что не заметила, как по его щеке скатилась слеза.
— Ладно, давай готовиться к ужину. Накроешь на стол?
— Конечно. На скольких?
Элис вздохнула и вернулась к картофелю.
— На троих. Может, отец однажды вспомнит, где он живет, и удостоит нас своим присутствием. Лучше быть к этому готовыми. Да, и поставь бокалы для вина тоже, пожалуйста.
— Вина?
— Да, — продолжила Элис. — И салфетки тоже. Мы сегодня получили дурные вести, так что хороший воскресный ужин не повредит и поможет немного взбодриться. В глубине шкафа есть бутылочка красного. Уже и не помню, откуда она, но думаю, будет в самый раз.
