– Я домой пойду… – тихо сказала Динка. Ленька встал и огляделся. В лесу, словно красные светлячки, просвечивали сквозь деревья освещенные окна дач.
– Далеко зашли, – сказал Ленька и, взяв девочку за руку, вышел с ней на дорогу.
Они шли долго, и Ленька тихо, не повышая голоса, все говорил и говорил Динке о матери, о больной Алине, слабенькой Мышке… И, по его словам, выходило так, что, сраженные горем, они все могут умереть, цепляясь один за другого… Стоит только ей, Динке, закричать и заплакать еще раз, поднимется за ней Алина, потом Мышка, и всех их свалят эти слезы в одну общую могилу. А Марьяшка еще, может, выздоровеет, потому что у нее сидят доктор и Марина.
Динка молча слушала, молча кивала головой. У лазейки Ленька бросил на траву свой пиджак:
– Я здесь всю ночь буду. Коль испугаешься чего, беги сюда. Только, слышь, Макака, чтоб слезы твои ни сестры, ни мать не видели.
Динка пролезла в лазейку и пошла к дому, потом остановилась, оглянулась.
– Иди, иди! Я здесь буду, – ласково повторил Ленька.
Динка ложилась одна. Катя сидела у постели Мышки и даже не повернула головы в ее сторону. И только когда дыхание Мышки стало ровнее, она принесла Динке чашку молока и печенье. Динка взяла чашку, бросила туда печенье… Но густой, терпкий комок слез сжал ей горло: вот так же клали печенье в молоко для Марьяшки, девочка болтала в чашке своей ложкой. «Где ложка?.. Марьяшкина ложка… Она так плакала всегда без нее…» – с тревогой вспоминала Динка и, поставив на пол чашку с молоком, отвернулась к стене.
Глава 31
Марьяшкина ложка
Утром Лина встала, сварила манную кашу на воде и вызвала Катю:
– Вот, накорми детей. Не ходила я за молоком нынче, – тихо сказала она и, помолчав, добавила: – Уехать отсюда надо. Нет тут больше покоя…
Катя бросила взгляд на распухшие от бессонной ночи глаза Лины и, жалея ее, кивнула головой.
– Уедем… Уедем, – повторила Катя. – Только не показывайся сейчас детям.
Лина махнула рукой:
– Я не пойду…
Вытирая набегавшие на глаза слезы, она помогла Кате собрать стопку тарелок, нарезала хлеб.
– Кто ж ее в больницу-то повезет? Ты, что ли?
– Мы с Мариной… Костя и Никич посидят с детьми…
– Господи, укрепи веру мою… – простонала Лина, грузно валясь на измятую постель и утыкаясь лицом в подушку.
Катя разложила на тарелки кашу, но никто не притронулся к еде. Дети уже знали, что ночью Марьяшке было очень плохо и что доктор велел везти ее в больницу.
«Сейчас мама и Катя повезут ее», – думала Динка и, вспомнив опять про Марьяшкину ложку, пошла к Леньке.
Продрогший за ночь Ленька, кутаясь в отсыревший пиджак, ходил вдоль забора. Он молча помог Динке вылезти через лазейку и, взяв ее за руку, повел к утесу. Но Динка остановилась на тропинке и потянула его назад.
– Марьяшку в больницу повезут… Ложку ей надо… – тихо прошептала она, глядя на него умоляющими глазами.
– Не надо! – испугался Ленька. – Не нужна она ей там…
– Нет, нужна… Марьяшка всегда плакала без нее. Пойдем, Лень… Я только отдам ей и уйду… – настойчиво тянула его Динка.
Глаза ее стали влажными, и Ленька, боясь, что она расплачется, повернул назад.
– Ведь плакать опять будешь… – в отчаянии сказал он. – И где она теперь, эта ложка?
– Я найду! – прошептала Динка.
Они дошли до решетчатой ограды.
Калитка была открыта.
Около сторожки все еще лежали сваленные в кучу обгоревшие тряпки, перевернутый чугун, грязные миски… Динка несмело подошла к ним, присела на корточки… Слезы застилали ей глаза.
– На память что-нибудь взять хотите? – стоя на пороге и с сочувствием глядя на девочку, спросила какая-то женщина.
– Ложку ищет. Марьяшка к ним всегда с ложкой ходила… – взволнованно пояснил Ленька.
– А! Знаю, знаю… Мы и то смеялись, бывало… Это, значит, от Арсеньевых девчушка-то?.. Ну, не плачь, не плачь, милушка. Есть ложечка, есть. Вот тут она. Я как пол мыла, так под кроватью нашла. Сейчас я тебе вынесу, – заторопилась женщина и, шлепая босыми ногами по полу, подошла к стенному шкафчику.
– Нашла она, сейчас вынесет, – помогая Динке встать, сказал Ленька.
Женщина вынесла ложку, обтерла ее фартуком и протянула Динке.
– А где Марьяшка? – несмело спросила Динка, заглядывая в сторожку.
– На пристань ее понесли. В больницу повезут. Бегите туда – может, еще не уехали! Только-только пошли они…
– Пойдем! – встрепенулась Динка. – Пойдем скорей, Лень! – И, прижав к груди ложку, девочка бросилась бежать.
– Несчастный я с тобой… – пробормотал измученный Ленька, догоняя ее у калитки.
Парохода еще не было. На пристани толпился народ, бросая любопытные и соболезнующие взгляды на забинтованного больного ребенка. Нюра, сидя на скамейке, держала Марьяшку на руках и, не обращая внимания на собравшихся вокруг людей, тихонько шептала ей ласковые слова.
Марина и Катя, стоя у билетной кассы, о чем-то разговаривали с кассиром.
– Иди, не бойся! Отдай ей ложечку-то… – вдруг донесся до них тихий голос.
Ленька, держа за руку свою подружку, осторожно подвел ее к Нюре.
– Марьяшечка, родненькая… вот ложка… – звенящим от волнения голосом сказала Динка и положила на грудь девочки ложку.
– Доченька, ложечку твою принесли! Вот она, ложечка-то… – вкладывая в руку девочки ложку, зашептала мать.
Марьяшка пошевелила головкой и тяжко застонала. Губы у Динки задрожали.
– Не плачь! – строго остановил ее Ленька. – Скажи: «Выздоравливай, Марьяшка!..»
– Выздоравливай, Марьяшка! – прошептала за ним Динка.
– Ворочайся, мол, скорее из больницы, – снова сказал Ленька. Серые глаза его неотступно и настороженно следили за каждым движением девочки. Тонкие темные брови узеньким мостиком сошлись у переносья и придавали его бледному лицу строгое и трагическое выражение.
– Поцелуй ее в ручку, и пойдем! – крепко держа за руку девочку и не замечая никого вокруг, тихо шептал Ленька.
Нюра плакала. Стоявшие вокруг женщины вытирали глаза. Марина и Катя, онемев от удивления, смотрели на обоих детей.
– Теперь пойдем, – ласково сказал Ленька.
Девочка не противилась, но, отойдя на несколько шагов, остановилась, неуверенно оглядываясь назад… Ленька, наклонившись над ней, что-то сказал. Динка послушалась и, держась за его руку, тихо пошла рядом. Потом снова остановилась, и снова он что-то сказал ей… Потом их детские фигурки замешались в толпе и скрылись из глаз…
Сестры долго молчали. Потом Марина подняла на сестру удивленные глаза:
