Это пугало.
– Жетоны Гривской ГТС, самые обычные, они остывали на глазах, шипели в крови на ладони у лесника. Тот не мог ничего понять, Михаил уходил по лесной тропе и насвистывал что-то веселенькое, а лесник вдруг понял. Понял, чего уж там было непонятного? Лесник поднялся на ноги и подошел к телефону с оборванными проводами. Он опустил жетон в жетоноприемник, и тут же в трубке послышались гудки.
– И дальше что?
– Через полчаса приехала «Скорая», – Грошев давил на кошкин нос. – И жена лесника осталась жива, ее спасли хирурги. Потом, через несколько дней, телефон на том кордоне украли и сдали в металлолом вместе с жетонами. По некоторой информации, тот жетон всплывал еще один раз в Ярославле, но при каких обстоятельствах, доподлинно неизвестно.
– А остальные?
– Не знаю. Остальные тоже исчезли.
– И что, в эту историю верят? – поинтересовался Синцов.
– Умные люди, конечно, не верят. Лавр вот тоже не верил… Но зачем-то повесил на стену двадцать телефонов-автоматов и сделал чучело из любимой шиншиллы.
Синцов не очень хорошо понял, но выяснять не стал, поскольку показался Чучел. В одной руке у него была алюминиевая солдатская фляжка, в другой кувалда. Самая настоящая. Синцов напрягся и насторожился, хотя Чучел не отличался мускулатурой, но рука его выглядела чрезвычайно жилисто и крепко, и кувалда смотрелась в ней привычно, сейчас возьмет и кинет. И одной кувалдой перешибет двух недорослей, а во фляжке у него какой-нибудь кальвадос – перешибет и отметит это решительное событие добрым глотком.
Синцов взглянул на Грошева и увидел, что тот тоже несколько озадачен. Но Чучел не стал метать кувалду, а с безнадежностью уронил ее на пол, так что все чучела на полках подпрыгнули и издали деревянные звуки.
– Вот так оно как-то, – сказал Чучел и встряхнул фляжкой.
Во фляге звякнуло, точно она была наполнена копейками или железными шариками.
– Что там? – осторожно спросил Грошев.
Чучел перехватил фляжку, навалился на горлышко и свернул его с сахарным скрипом, так что Грошев понял, что фляжка не открывалась очень давно.
– Милый мальчик, ты так весел… – каким-то дурацким голосом произнес Чучел.
– Знаю-знаю, – нетерпеливо перебил Грошев. – Знаю, волки бешеные злые станут лапами на грудь.
Синцов увидел, как он смотрит на флягу. Человек, пересекший Сахару, наевшийся сырого песка, наглотавшийся острой красной пыли, обрывающей горло и выедающей глаза. Так смотрит на воду.
– Угадал, – Чучел еще раз взболтнул фляжку.
Холод, Синцову показалось, что внутри перекатываются ледяные стеклянные шарики, замороженная до космического звона брусника.
Чучел подошел к Грошеву и вручил ему фляжку, вложил в руки.
– Это они?
– Да, – ответил Чучел.
И Синцов снова увидел, как у Чучела дрогнули губы, а в глазах жалость, а за ней сразу ненависть, а за ненавистью отчаяние, за слоями сетчатки, как папье-маше, кевлар души.
– Это в качестве бонуса, – сказал Чучел нарочито уверенным голосом.
– Они тоже немало стоят, – напомнил Грошев.
– Не, – помотал головой Чучел. – Ну его, забирай даром. Я же знаю, ты тоже…
– Спасибо, – перебил Грошев. – Спасибо, Лавр. Мы, пожалуй, пойдем, у нас скоро поезд.
– Идите. Идите, ребята, идите…
Грошев начал пятиться к выходу, подхватив заодно за рукав Синцова. А Синцов смотрел за кувалдой, боялся, что Чучел не удержится и все-таки ее схватит. Маньяки любят чучела, вдруг вспомнил Синцов, где-то он читал, что настоящие маньяки весьма прилежны к этому виду творчества и при первой же возможности переделывают всех, до кого могут дотянуться, а руки к тяжелому инструменту у Лавра видно, что привыкли.
Вышли в коридор, Грошев облегченно выдохнул, Синцов тоже.
– Чяп! – позвал Лавр из чучельно-телефонной комнаты. – Чяп, бросай это дело! Послушай моего совета, парень, не лезь в эту тему!
Грошев повертел пальцем у виска, убрал фляжку в рюкзак, и они дружно направились к выходу, стараясь поспешать, Синцов немного зацепился за вешалку и был обсыпан порошком, кажется, от моли.
Выскочили из квартиры на лестницу.
Грошев улыбнулся. Довольно улыбнулся, но не жадно, явно не жадно. Хотя сам Синцов ощущал некоторый коммерческий зуд.
– Сколько подняли? – спросил Синцов.
– Хорошо подняли. Потом посчитаем…
За дверью послышался грохот, стекла на лестничной клетке дрогнули, Синцов догадался, откуда этот грохот. Чучел Лавр кувалдой громил телефонные аппараты.
– Уходим.
Грошев включил фонарик, и они стали спускаться по лестнице.
На улице оказалось светло и чисто, Синцов почувствовал, как он устал от квартиры Лавра, от тяжести, которая там задержалась.
– Эй, подожди!
Из подъезда выскочил Чучел, без кувалды, но с царапиной на лице, длинной, тонкой и кровоточащей. Чучел подбежал, схватил Грошева за плечо.
Кувалды у него не было, но глаза как-то горели.
– Я тебе все-таки расскажу! – с воодушевлением произнес Чучел. – Я тебе расскажу, и ты поймешь!
– Нам на поезд, – холодно произнес Грошев. – Опаздываем уже.
– Слушай, я скажу! Ты еще молодой, до тебя дойдет…
Чучел подтянул Грошева к себе, Синцов напрягся.
– Это все так и задумано, я понял! – зашептал Чучел. – Я только недавно осознал, зачем это все придумано…
Синцов хотел спросить, что придумано, но Грошев едва заметно пошевелил головой, давая понять, что ничего делать не надо.
– Правильно говорили, это ослепляет. Я собрал тысячу двадцать семь серебряных ложек! Тысячу двадцать семь! Зачем я это сделал?
Это Чучел спросил почему-то у Синцова.
– Не знаю, – честно ответил Синцов.
– Вот и я тоже! – радостно ответил Чучел. – Не знаю!
– Нам уже пора, Лавр, – спокойно произнес Грошев.
Но Чучел не услышал.
– Я хотел… – Чучел несколько отстранился от Грошева. – Я хотел кем-то быть, я уже забыл, кем… Но вместо этого я собирал имперские чайные ложки! И подстаканники! И монеты! И еще чего-то, я уже не помню… Только я думал начать жить, что-то сделать, как-то пошевелиться, как мне попадались чудесные восьмигранные подстаканники, пять штук сразу, почти даром у одной старушки. Мне их точно подсовывали!
– Мы опаздываем, – Грошев был терпелив.
– Ты слышишь меня! – почти крикнул Чучел. – Меня всю жизнь отвлекали от… чего-то… Они меня отвлекали! Ты же знаешь, как это бывает, как эта ерунда… А какие я чудесные находил чернильницы!
