Но показался всего лишь лес. Вполне обычный гривский сосновый, ковыльное поле заурядно и обычно кончилось, перевелось в кустарник, а после него лес. Синцов надел шлем, Грошев прибавил скорости и врезался в кустарник. По визору хлестнули ветки, Синцов зажмурился, а когда открыл глаза, мотоцикл катил по мху.
– Уже недалеко! – крикнул Грошев. – Рядом.
Синцов ухватился покрепче за поручень, стер с визора шлема зеленку, стал следить за дорогой. Пытаться.
Грошев вел мотоцикл по лесу. Не по проселку, не по тропе, а прямо по лесу, выбирая путь между деревьями. Как в лабиринте. Грошев въезжал на лесные холмы, огибал их, спускался в лощины, прокладывая тропу через поваленные сосны.
Постепенно Синцов начинал понимать, что это действительно лабиринт. Что Грошев не просто ведет Бореньку сквозь сосняк, он ведет его единственной возможной дорогой. То тут, то там Синцов отмечал секреты этого лабиринта – поваленные деревья, овраги, кучи хвороста, снова поваленные деревья.
Засечная черта, вспомнил Синцов. Если не знать дорогу, прорваться нельзя. Кто-то максимально осложнил путь к…
Куда?
Вдруг Синцов подумал, что не знает, куда они едут. Он уже привык ни о чем не спрашивать Грошева заранее и сейчас не спросил, вряд ли это было обычное место.
Небольшой вымерший поселок. Такой стандартный вымерший железнодорожный поселок, сухая трава, кривые дома с пустыми окнами, сады. Сады отличались особой избыточностью, яблоки, еще не налившиеся в других местах, здесь удивляли – и размерами и цветом, размеры больше обычного, цвет интенсивный. И количество их было немалое, ветви гнулись почти до земли.
– Разъезд пятьдесят, – пояснил Грошев. – Лет десять назад километрах в трех отсюда опрокинулся состав с жидкими удобрениями. Говорят, здесь все было залито, по колено почти. Поселок, конечно, эвакуировали, а потом возвращаться никто не стал, расселили народ. Тут долго нельзя, все химией пропитано, если больше трех часов находиться – начинается отек гортани. Поэтому, кстати, сады так и растут, поэтому и не разобрали ничего. Лет через двадцать почва очистится, и можно будет вернуться, если кто захочет.
– А мы что тут делаем? – поинтересовался Синцов. – Опять магнитом будем шарить?
– Не, магнит тут ни к чему, тут другое…
Гудок.
Состав, длинный нефтяник с грязными нефтяными цистернами устало волокся к западу.
– Тут и станция была, – сказал Грошев. – Сейчас, конечно, уже нет, даже пригородный поезд не притормаживает. А раньше хорошее местечко, у многих участки, дачки всякие. Нам туда.
Они слезли с мотоцикла и направились к станции. Грошев привесил к поясу длинный мачете, но файеров не взял, видимо, здесь медвежья угроза была невысока. Но мачете на всякий случай Грошев вынул. Может, собаки.
– Тут еще ничего, – Грошев раздвигал траву лезвием. – Тут хоть поезда ходят, какая-то жизнь, а там, дальше, если к Волге спуститься, вообще все заглохло. Как после эпидемии.
Если честно, для Синцова и тут было как после эпидемии. Если бы не поезд, то совсем грустно, постапокалипсис, материализовавшийся DayZ, того и гляди гниломордые из-за угла посыплются. Но они не сыпались, Синцов и Грошев пробирались по поселку и за каждым углом встречали только заросли лебеды да малину, красную, сочную и чистую, безо всяких посторонних червей.
– Пробовать не рекомендую, – на всякий случай напоминал Грошев. – Полстакана таких ягодок – и почки отлетели. Так что надо быть осторожнее, яблочек молодильных не есть, из козьего копытца не пить, дышать реже. Ясно?
– Ясно…
Поезд затих, где-то в поселке посыпалось еще сохранившееся стекло, Синцов обернулся.
– Не дергайся, – успокоил Грошев. – Тут никого нет. Животные сюда не суются, бомжи тоже. Тишина и покой. Нам туда.
Грошев указал мачете в сторону рябиновых кустов. Рябины много, больше, чем листьев, отчего деревья походили на красные шары, на крашеных баранов.
– Рябина редкая, – вздохнул Грошев. – Редкой породы, кстати, сочная, варенье из такой получается хорошее… Ну, да так всегда, все, что хорошо, то несъедобно.
Он взмахнул мачете и разрубил несколько рябиновых кистей, брызнул сок. Похоже на кунг-фу-боевик, отметил Синцов, ярко и безнадежно.
Грошев нырнул под рябину, Синцов за ним, задел гроздья, по щеке поползла красная капля. Под деревом оказались качели, привязанные к поперечному суку, – веревка и синяя доска. Синие качели. Рябина выросла, и теперь синие качели были почти на уровне горла. Синие качели для синих великанов. Грошев толкнул доску, и качели двинулись со скрипучим звуком.
Синцову захотелось здесь немного побыть под рябиной, в тени и свете, но Грошев не стал останавливаться.
Они вышли на площадь, видимо, привокзальную. Тут точно когда-то была площадь, она еще угадывалась под бушующей травой, вытянутый прямоугольник, а посреди этой площади облупленный пьедестал, когда-то беленый и красивый, теперь пятнистый и пожелтевший, как дохлый ягуар. Скорее и не пьедестал, а постамент.
– Ну вот, мы и дома, – Грошев указал на постамент.
– Что?
– Пришли, говорю, интересное место тут… сам увидишь…
Памятника не было, и рядом он не валялся, Синцов подумал, что вряд ли его отсюда вывезли, памятник взял и ушел, сам. Надоело ему здесь стоять в долгом одиночестве, никто здесь не останавливается, все поезда мимо, вот он и сорвался.
– Мне здесь тоже нравится, – грустно сказал Грошев. – Я бы сюда перебрался, если бы не земля отравленная. Но тут нельзя жить никак.
– А вдруг можно? Ведь могло на самом деле уже выветриться все или водой вымыться. Сколько лет-то уже прошло…
Справа от постамента из травы торчал бледно-бордовый двухметровый мухомор, чуть скошенный набок, какого-то в целом новогоднего вида. Приглядевшись, Синцов обнаружил, что это не мухомор, а старый телефон-автомат, прикрытый от непогоды красным кожухом, видимо, с дизайнерскими целями этот кожух был в свое время раскрашен белыми пятнами. С годами дизайн поблек, но надпись «ГТС Гривск» сохранилась.
– Может, тут уже безопасно? – повторил Синцов и кивнул на автомат.
– Не, – помотал головой Грошев. – Я пробовал. Пять часов, конечно, продержался… Потом глаза стали отваливаться, думал, ослепну. В Припяти хоть как-то жить можно, здесь совсем никак. Но мы сюда и не жить, нас другое интересует…
Грошев не спеша направился к телефону-автомату, по пути вытаптывая траву. Синцов наблюдал, иногда оглядывался, ощущение, что за ними наблюдают, его не оставляло, но, поразмыслив, Синцов списал это на поселок. Вымершие поселки напрягают, это как по кладбищу ходить, вроде тихо и спокойно, но все равно что-то не так, все равно что-то неправильное ощущается.
– Почему его, кстати, не стащили? – спросил Синцов. – Телефон?
– Не знаю. Повезло просто, иногда случается… Местные боятся, заезжие не знают… Последний действующий телефон-автомат Гривской телефонной сети.
