– Куда в этот раз? Без медведей, надеюсь?
– Без, – заверил Грошев. – Хватит, в этом году и так перебор. На помойку едем.
Действительно, классика, утвердился Синцов. Какое русское народное детство без помойки, места, воспетого многочисленными писателями и кинематографистами? Синцов улыбнулся – вдруг понял, что он-то как раз на помойке пока не бывал ни разу в жизни, разве что только проездом.
– Мы встретились на помойке, – сказал Синцов. – Отличное начало для романтического романа.
– Тебя опередили, – посочувствовал Грошев. – Все в этом мире придумано до нас, бороться с этим бесполезно. Алые паруса, мистер Грей… Человечество ходит по кругу и упрямо наступает на грабли. Поехали?
Поехали.
Боря скрипел задними амортизаторами и поднимал за собой рыжую, красивую и очень летучую пыль, которая, поднявшись, не спешила опускаться обратно, продолжала висеть в воздухе, отчего казалось, что за Боренькой остается реверсивный след.
Помойка располагалась за городом, за мостом, направо и в лес метров двести. Вступление в помоечное царство ознаменовалось красивым мусорным богатырем, стоявшим справа от дороги и приглашавшим в чудесный мир вторсырья, впрочем, почти сразу за богатырем оказался шлагбаум.
Грошев остановил мотоцикл возле шлагбаума, Синцов отметил, что шлагбаум выполнен умело и надежно, сломать нелегко, и крашен, как полагается, в охранно-полосатый. Дальше пошли пешком.
Сразу за шлагбаумом начался запах. Вернее, вонь, составленная из гари, сладкого аромата тухлятины, из химического перегара и еще из чего-то тошнотворного, ранее Синцову не знакомого. Сама свалка, впрочем, выглядела не столь грандиозно, как представлялось Синцову, да, мусорные холмы присутствовали, но горы они не напоминали, к тому же между ними зеленели полосы сохранившегося леса. Дым не только ощущался, но уже и виделся, он висел над холмами, как облака над Альпами, спускался, как туман с гор.
Перед холмами, насколько Синцов понял, располагалась административная часть свалки. Старая квасная бочка, служившая источником воды. Несколько куч чермета, поросшая лебедой гора торфа. Под старой сосной автобус, похожий на батон с колесами. Рыжий, ржавый, колоритный, Синцов вспомнил рассказ «Вторжение 28», сборник фантастики «Пролегомены Грядущего». Там на Землю обратно вторглись марсиане, быстро все захватили и всех поработили, но нашлись люди, добрые повстанцы катакомбного типа, они затеяли резистенцию и мотались по лесам на вот таком же автобусе и партизанили под лозунгом «Терра юбер аллес».
– Пыльная буря вселяет тоску в сердца бедуинов и пепел в их очи, – сообщил Грошев. – Этим надо пользоваться.
Грошев огляделся, поднял пустую бутылку, швырнул ее на крышу, бутылка разбилась, с крыши сорвались лавинки песка.
– Ливингстон, выходи!
А как еще, подумал Синцов. Только так, человек, живущий на провинциальной помойке, может зваться только так. Иначе не Гривск, иначе не тру. Ливингстон Фемистокл Периклович.
– Он отчего Ливингстон? – спросил Синцов. – Чайка?
– Чайка? – не понял Грошев. – Может, конечно, и чайка, здесь без чаек никак, помойка как-никак. Но это из-за Африки. Он служил в Конго, ему там прострелили колено, но он пешком вышел к океану. Как путешественник Ливингстон. Хотя, конечно, врет. Он купается до октября.
– Что?
– Купается до октября, – повторил Грошев. – Зиму лежит в туберкулезном диспансере, там тепло и кормят. Весной здесь, на свалке. Лето – пора творческого рассвета.
– Он тут работает?
– Немного. Сторожем. Гарбидж-кипером.
– Что тут сторожить?
Грошев надул щеки, помотал головой.
– Это не на вывоз, а на ввоз. Ливингстон, выходи же!
Грошев кинул вторую бутылку.
– Только в пыльную бурю его можно застать на месте. И в дождь.
– А в остальное время? – спросил Синцов.
– В остальное время художник за работой – лазает по помойке.
– Зачем?
– Как зачем? В поисках артефактов былых эпох, он ведь по природе искатель, старик Ливингстон. Выходи!
Ливингстон не появлялся.
– Ну и ладно, – сказал Грошев. – Наше дело обозначиться, зайдем, поглядим.
Дверей в автобусе не было, их заменяла картонка, расписанная хохломой, загогулинами и золотистыми пучеглазыми жар-птицами, Грошев пнул картонку и вошел в автобус. Синцов за ним.
Он ожидал встретить большую концентрацию бомжеватости, но в автобусе оказалось довольно прилично. Даже аккуратно. Много железных ящиков с нарисованными номерами, буржуйка с чайником, гамак, кресло.
– Закрома, – пояснил Грошев. – Посмотрим, что интересного нарыл наш землерой… Я к нему давно уже заезжал, месяца полтора, а сейчас самый что ни на есть сезон, наверняка хабаром позапасся.
Телевизор, совсем не винтажный, как можно было ожидать, а обычная китайская плазма. Плеер. Антенна спутниковая, еще какая-то жизнь. Вымпелы, четыре штуки, ударникам социалистического труда.
Хозяина на месте не нашлось.
– Ну-ну, – сказал Грошев. – Подождем.
И стал пинать ближайший жестяной ящик, довольно громко так, внутри явно колебались округлые металлические предметы.
Синцов поглядел на кресло, убедился, что в нем чисто, уселся. Над креслом к салону была прибита полка, на полке несколько потрепанных книг прошлого вида, Синцов достал самую толстую и самую желтую.
Книжка была старая, Синцов перевернул обложку. Достоевский Ф.М. «Братья Карамазовы, романъ въ четырехъ частяхъ съ эпилогомъ», Том II, 1881 г. Закладка в виде рыбы вырезана из какого-то старинного наставления по уженью.
– Ого, – сказал Синцов. – Прижизненное издание, да?
– А, Достоевский, – покосился Грошев. – Да, почти прижизненное, хорошая книжка…
– И сколько такая? – Синцов бережно переложил книгу из одной руки в другую.
– Сколько… – Грошев поглядел на книжку. – Думаю, что Ливингстону хватило бы на небольшой, но аккуратный домик.
– А…
– Думаю, что если бы кто-нибудь об этом узнал, то Ливингстон на этом свете не задержался бы. А вообще материальные ценности для него не главное, он ведь стяжает царствие небесное.
– Он здесь верит в царствие небесное?
– А ты разве не веришь?
Синцов не успел ответить.
– Кстати, вот и он, слышишь?
Синцов услышал, приближался Ливингстон, и, судя по звуку, катил за собой тачку.
– Поступь судьбы, – пояснил Грошев. – Полезный человек, кстати. Весной притащил мне сетку неплохих чернильниц…
Про чернильницы Грошев не успел договорить, появился человек достаточного роста, лысый, с общим лицом, в джинсовом комбинезоне на голое тело, с ведром мусора в правой руке, с тяжелой мышеловкой в левой.
