И я тоже бродила туда-сюда, пытаясь придумать, чем бы заняться. Даже хотела веревки пойти плести, но там уже все места оказались заняты. Сходила на стену. На стене тоже было полно народа, все стояли и смотрели на зверей – они мелькали в кустах своими бурыми шкурами. Их собралось много, очень много, мне даже показалось, что кусты шевелятся сами по себе.
Но никто не стрелял. За день я не услышала ни одного выстрела. Все боялись чего.
И я заметила, что мне не очень хочется идти на площадь. Почему-то и Крысу мне тоже не хотелось видеть. Я поболталась немного по улицам, потом вернулась домой. Дома отец чистил ружья. У нас целых два ружья! Одно даже многозарядное, а это большая редкость. И патронов у нас много – четыре коробки. Отец их собирал по штуке, покупал при всякой возможности. Он на кроликов хорошо охотится, а за каждого кролика дают патрон. Так что в случае чего мы можем оборониться. И провизии у нас запасено.
Это тайна, но отец оборудовал в подвале настоящий второй дом. Из первого дома его совсем не видно, он глубоко. Так что даже если случится пожар, то нижний дом не сгорит. Там внизу много припасов и есть даже свой колодец. Хоть год можно просидеть. Только со скуки помрешь. Сиди, смотри на лучину… Вот если бы вместе с Крысой, это бы весело было.
Тут мне пришла в голову одна мысль. Взять и выкопать свое убежище. Чтобы никто не знал. Как раз под башней и выкопать. Я решила немедленно разыскать Крысу, чтобы сообщить ему о посетившей меня идее, но нигде не могла его найти. Ни дома, ни под башней. Я даже на площадь сходила. Но там Крысы тоже не было.
А к вечеру я узнала, что Крыса исчез. Я подумала сразу, что Вонючка его сожрал, но потом побежала и посмотрела на него. Не, не сожрал, как был тощим, так и остался.
Не знаю, мне кажется, зверь просто задурил его, вот Крыса сам и ушел. Сам ушел, никто его не утаскивал. А зачем он им вообще? Это ведь только говорится так, что звери человека жрут, а это только все вранье. Они мясо вообще не едят, только убивать любят. Убьют лошадь и бросят ее. Так что Крыса им не нужен на еду. И для размножения тоже он не нужен им. Вот Алекса для размножения они вполне могли бы утянуть, а Крысу… Не, Крыса мелкий слишком. Не, конечно, годиков через шесть он подрастет и тогда, может, сгодится, но пять годов его запросто так кормить? Не, я бы не стала его воровать.
И не зарезали его тоже. Потому что, звери когда режут, они всегда зарезанных оставляют, чтобы все видели и пугались. А Крысу не нашли, значит, он жив. Зачем-то они его приберегли. У себя.
По поводу этому много говорили, а мне так просто было жалко его. Дурак он. Вот и пропал.
Все вообще перестали выходить из домов, боялись, что тоже пропадут. А тут еще ухудшение случилось. Вонючка вдруг выть стал. И днем и ночью. Воет и воет.
Сжигать его, конечно, никто больше не собирался, передумали, но что-то с ним делать надо было. Ведь уже не только животные перестали доиться, но и люди перестали спать. Я сама ничуть вот не спала, нельзя спать, когда такой вой. И вой не простой, а какой-то уж очень тоскливый, даже дышать трудно. Словно чуял он что-то. Нехорошее что-то.
Все терпели немного, дня два, а потом народ заволновался и решил, что пора с этим кончать. И все решили Вонючку убить, пошли к Ромулусу, но он не захотел в этом участвовать, даже дверь в своем доме не открыл. Я так думаю, что он обиделся оттого, что Чох его тогда осадил.
Люди отправились на площадь, у многих были тоже винтовки, они явно хотели Вонючку застрелить. Но ничего у них не получилось. Из-за матери Крысы. Мать Крысы совсем свихнулась. Никого к Вонючке не подпускала. Стояла с ружьем и целилась в голову, если кто-то подходил. Даже в Алекса она целилась, хотя он ей раньше и нравился.
Ну, никто и не знал, что делать. Мать Крысы – она вообще-то авторитетный человек, она умеет вязать и плести сети и других этому учит. А еще она патроны снаряжает специальной машинкой. Никто с ней ссориться не хочет, даже Ромулус ее боится.
Потом вообще странное произошло. Вонючку кто-то застрелил. Ночью это случилось. Никто не видел, кто это сделал. Я уже утром туда прибежала. Мать Крысы сидела прямо в клетке и орала, а рядом Вонючка дохлый лежал. Он был такой жалкий и какой-то маленький, что я даже отвернулась, хотя все это было глупо.
Мне от всего этого очень грустно стало, и я отправилась домой. Лежала, а перед глазами все этот был… Рука у него еще так свешивалась, не могу просто. Лучше бы он выл.
Мать Крысы дальше с ума сошла, ничего уже не понимала. Она принесла одеяло и завернула в него Вонючку. А одеяло я узнала, это Крысы было одеяло, очень хорошее, он про него рассказывал. После чего она похоронила его по всем правилам, и никто не попытался ее остановить. Она его за стеной похоронила, там, где всех людей хоронили.
И что самое странное случилось, звери эту могилу почему-то не разрыли. А потом и вовсе исчезли. Исчезли, никто их не видел, только следы остались.
Их давно уже не видно. И обычные животные тоже ушли.
Староста Ромулус молчит. С ним никто не разговаривает потому что. Шепчут, что это он сделал, что на нем теперь проклятье.
А зверей все нет.
И от этого еще страшнее.
Вот такая история.
В восьмом кувшине
Золотые рыбки, которые на самом деле были совсем не золотыми, а скорее оранжевыми, цвета старой тигриной шкуры, на мгновение сложились в сложный и тонкий узор. И Великий успел подумать, что узор этот так хорош, что стоит приказать рабам обязательно вышить его на ковре, повесить ковер в спальне и потом, во время приливов дурного и хорошего настроения, разглядывать этот узор и врачевать душу. И еще что-то в этом узоре…
Великий попытался разгадать, что именно есть там, в зыбкой глубине сплетения глаз, плавников и чешуи, застывших в невидимой воде, попытался. Но понимание ускользало, и смысл не шел к нему, он был слишком медлителен в своих мыслях и не умел читать мир по его письменам, как умели это делать его отец и еще некоторые, чьи имена ему были известны.
Тогда он попытался запомнить расположение рыбок относительно отмеченного золотой нитью центра сосуда, разделив его на сегменты…
Рыбки сдвинулись. Узор распался.
Великий привычно вздохнул и приподнялся с подушек. Все знаки являлись стремительно, как падающие в конце лета звезды, и удержать их не удавалось, распад начинался гораздо раньше, чем Великий успевал их осмыслить или хотя бы опознать. Несмотря на математический талант и умение складывать числа в голове, он был плохим учеником, и отец, как ни старался, смог вдолбить ему в голову форму лишь двух главных рун: Жизнь и Смерть.
Жизнь походила на разделенный сложным дырчатым зигзагом круг, правая сторона которого черного цвета, а левая белого, с определенным количеством точек, рисуемых посолонь от центра. Но Жизнь была слишком сложной даже на пергаменте, и Великий за годы забыл порядок ее начертания.
