– Пойдем! – повторил И.
Великий кликнул охрану, очень хорошо вооруженную охрану, и личных рабов с длинными ножами (на что И. только улыбнулся), и они отправились к кувшинам.
– Тут все как тогда, – говорил Великий по пути, – все, как мы условились. Никто не проникал в кувшины все это время, я проследил за этим строго, не беспокойся.
Он показал опаловый перстень с барельефом человека с двумя головами.
– На решетках кувшинов замки, а на них государственные печати. На дне каждого кувшина углубление в виде чаши, прямо под горловиной, – продолжал Великий скороговоркой. – Раз в день раб наливает туда воду и кидает пищу, раз в год в питье им подмешивается сонное зелье и рабы убирают кувшин от… отходов.
– Ты говорил, что кувшины не чистили уже шесть лет, – сказал И.
Он шел справа от Великого и с интересом рассматривал клетки с животными. Год назад здесь их еще не было, а теперь Великий собрал в этом саду зверье со всей земли. Аисты, речные лошади, крокодилы. Интересно, зачем они ему?
Великий остановился возле клетки с черной лесной пантерой.
– Отходов оказывалось слишком мало, все мгновенно высыхает, – сказал он, – смысла чистить нет. Жарко.
Пантера подошла к вязаной решетке и уткнулась мягкой мордой в толстые прутья, Великий хотел погладить ее между ушами по короткой бархатистой шерсти, но опомнился и отдернул руку.
– Так даже лучше. – И. привычно встал справа, как предписывал этикет.
И. думал, что очень скоро, может, к окончанию этого дня, он сможет стать на одну линию с Великим, как законный владетель и как равный.
А может, и нет.
– Так даже лучше, – снова сказал И. – Чистота опыта нам обеспечена. Шесть лет – это время. Ты зачем зверья притащил?
– Не знаю, – ответил Великий. – Мне с ними как-то спокойнее. Как будто и не один.
– Ясно. Идем.
Они двинулись дальше и остановились лишь в самом конце двора возле кувшинов, которые из белых стали темно-серыми и немного вросли в землю.
И. стал обходить каждый кувшин вокруг, постукивая эфесом меча по толстым стенкам и проверяя их целостность и непроницаемость, а Великий поднялся по лесенке наверх и рассматривал свинцовые печати на замках решеток, сличая их с изображением на своем указательном пальце.
Печати были целы, двуглавый человек улыбался с них надежной и искренней зубастой улыбкой, какой он улыбался уже вторую тысячу лет, двуглавый человек говорил о том, что никто так и не осмелился нарушить целостность замка и волю владыки. Впрочем, и без печати было видно, что решетки не поднимали уже давно – вокруг них скопились целые холмики красного мусора, в котором уже построили свои дырчатые жилища желтые муравьи.
– Как у тебя? – крикнул снизу И. – Печати целы?
– Все в порядке. – Великий спустился на землю. – Тут все заросло, но это ничего. Можно начинать.
Он брезгливо вытер о халат руки и осторожно, не поднимая головы, одними глазами, поглядел на небо, но там было все в порядке, чисто и даже без облаков, и это было плохо, Великий чувствовал бы себя лучше, если бы там собрались тучи.
И. кивнул воину, тот поднял наперевес тяжелый боевой молот и направился к крайнему кувшину.
Великий услышал, как у него позорно задрожали коленки, и увидел, как И. продел руку в широкую кожаную лямку, продетую сквозь рукоять меча.
Первый кувшин лопнул сразу, даже с какой-то неприличной готовностью, будто все это время только и ждал, когда в него вопьется шипастая сталь молота. В его гладком боку образовалось большое треугольное отверстие, из него вырвалось густое облако пыли, которое коконом окутало молотобойца; воин выронил оружие, согнулся пополам, и его вырвало. Дрессированные гвардейцы ощетинились копьями с отравленными наконечниками и выставили перед собой кожаные щиты с бляхами, мгновенно отгородив Великого и И. от любой возможной опасности, включая бешеного носорога. Рабы трусливо отпрыгнули в стороны.
– Это просто воздух, – сказал И. – Он отравлен, вернее, застоялся. Я думаю, он безвреден, взгляни на солдата.
Великий посмотрел на солдата. Выглядел тот смущенно, но уже вполне здорово, стоял прямо и пытался скрыть носком своего сапога свой же грех.
– Назад, – приказал Великий, и окружавший их кожано-железный шар распался, расчистив проход.
– Я, пожалуй, пойду первым, – сказал И., и Великий спорить не стал.
И. вытянул из ножен свой меч-осетр, хмыкнул и шагнул в треугольный проем, за ним последовал один из гвардейцев, тоже с мечом на изготовку, и только потом, достав из кармана пропитанный эссенцией роз платок и приложив его к носу и рту, а другой рукой подобрав полы платья, в кувшине исчез Великий.
Воняло на самом деле сильно, Великому даже показалось, что вонь режет глаза и что от нее перехватывает грудь и не спасает и розовый платок; Великий попытался задержать дыхание, но получилось ненадолго – он вдохнул и сразу жестко и болезненно закашлялся, а И. стал сильно и больно стучать ему по спине.
Когда глаза привыкли, Великий осмотрелся и понял, почему воняет: дно кувшина толсто покрывала чешуйчатая короста, в некоторых местах всползавшая даже на стены. Но, кроме грязи, в кувшине никого не было, он был пуст; Великий раскрыл с удивлением рот и собрался…
– Вот он, – шепнул И. и указал клинком на противоположную стену.
Великий сощурился и, растянув пальцами глаза, вгляделся в самый кончик лезвия.
Возле стены сидела худая черная обезьяна, она была совершенно грязна и поэтому неотличима от окружающей обстановки. Обезьяна лениво копалась в своей черной гриве, наматывая на пальцы длинные пряди волос, что-то в них выискивая и засовывая результаты поисков в рот. На вошедших она не обращала совершенно никакого внимания, слишком поглощена была своим занятием.
И. вытянул руку и слегка поцарапал лезвием существо, но оно никак себя не проявило, продолжая свои задумчивые поиски. И. победно улыбнулся и произнес лукаво:
– Видимо, он ищет в себе божественные зерна.
Великий отодвинул И. и шагнул вперед.
– Ты слышишь меня?! – громко спросил он у существа.
Обезьяна не ответила.
– Ты слышишь меня, несчастный?! – повторил он свой вопрос.
Обезьяна засунула руку в рот и стала грызть пальцы.
– Он нас не слышит и не видит, – сказал И. – Он не знаком с людьми и не может их воспринимать.
– Ты прав, пожалуй, – с грустью сказал Великий. – Он совершенный дикарь.
– Он не дикарь, – возразил И. – Он никто. Дикарь кинулся бы на нас и попытался убить, а ему все равно. Он даже не животное, он пустота. Если в нем и было что-то изначально, то оно не проросло.
Они вылезли из кувшина, Великий потребовал подать сока, и они его пили и с удовольствием морщились от нестерпимой кислоты, заглушавшей, как им казалось, этот тяжелый запах.
