– Вот это место: «Ее слушали и жалели. Да надо же правду сказать, – и не пожалеть было нельзя. Пожалейте ее из вежливости, из приличия только, она заплачет настоящими горючими слезами. Лучше бы уж она встретила везде сразу суровый и непреклонный отпор. По крайней мере, – разом один конец был бы всем ее мучениям. Переболело бы, потосковало бы сердце, да, может быть, и очнулось бы: кого любила? Кому отдала лучшие годы жизни? На кого возлагала все надежды? Кому верила, на кого молилась? Мало ли таких «разбитых сердец» носят в себе люди, мало ли «несбывшихся надежд» рассеяно по белу свету? И ничего, жизнь идет своим чередом. Не все же кончают самоубийством, не все попадают на скамью подсудимых». Видите, господа, если кто-то не согласен, так вы уж не с Катей спорьте, а с самим Николаем Платоновичем.
Девушка так точно копировала осанку петербургского адвоката, его жесты, интонации, всю его манеру речи, что Карабчевский расхохотался, а Борис Вениаминович Зак всплеснул руками и восторженно заговорил:
– Подумать только, какая память у вас, Сандра! С одного прочтения запомнить такие огромные отрывки! Невероятно! Потрясающе! На моей долгой жизни я встречал только одного человека, способного к такому же быстрому и обширному запоминанию, это Брандт, Борух Евзелевич Брандт, человек поистине удивительный! Обладает блестящим умом, гибким, цепким, и при этом так мало знает, что порой просто диву даешься. Никакой энциклопедической образованности, какую мы обычно ищем в тех, кто обладает таким же острым умом. Дай ему любую новую тему – он немножко почитает, потом подумает и выдаст немедленно вполне стройную и жизнеспособную теорию. Вот и память у него совершенно замечательная, такая же, как у вас, Сандра.
– И чем же он занимается, этот ваш Брандт, с такими выдающимися способностями? – насмешливо спросил Алекс. – Вот наша Сандра свои таланты вообще ни к чему не прикладывает, все по театрально-художественным кружкам порхает, так уж лучше, может быть, в труппу какую-нибудь поступила, все-таки больше толку было бы. Наверное, господин Брандт использует свои способности более целесообразно?
– Понимаю вашу иронию, уважаемый Александр Игнатьевич, поэтому спешу сообщить, что Брандт, заканчивая университет в Киеве, написал прекрасную работу на золотую медаль, его сочинение было напечатано в «Известиях Киевского университета» и замечено самим Сергеем Юльевичем Витте, который в то время управлял Юго-Западными железными дорогами. Когда Витте стал министром финансов, то понял, что Брандт может быть ему очень полезен, и приблизил его к себе. Сейчас оно так и происходит: Витте придумывает идею – Брандт производит ее теоретическую разработку, причем именно так, чтобы выводы соответствовали замыслу министра. В этом и состоит польза его малых знаний: у Брандта нет предвзятости, он не отравлен всеми предыдущими идеями в данной области, его мнение не ангажировано авторитетами, и потому он легко и свободно строит любую теорию, но строит ее четко, твердо и аргументированно. Поистине неправдоподобная судьба для мальчика из бедной еврейской семьи! Он ведь в гимназии не учился, сдавал экстерном на аттестат зрелости, да и то лишь в двадцать четыре года. А после уж в университет поступил. Самоучка абсолютный! Самородок!
– Что-то я в толк не возьму, – Алекс скептически улыбнулся, – как же это человек мог выдержать испытания на аттестат зрелости в классической гимназии при столь малых знаниях? Не вяжется, уважаемый Борис Вениаминович. Сколько я помню, требования на выпускных экзаменах весьма высоки по всем дисциплинам.
– Так это же Полтава! – расхохотался Зак. – Полтавская гимназия славится своим либерализмом в отношении уровня подготовки экзаменуемых, потому туда со всей Малороссии и тянутся экстерны. Ну и сами гимназисты, разумеется, не дремлют, у них там заведено сбрасываться деньгами, чтобы подкупить почтовых чиновников, которые давали возможность тайком вскрыть пакет с экзаменационными темами для письменных испытаний. Темы-то присылаются из канцелярии попечителя учебного округа, и считается, что конверт вскрывают только уже на экзамене. На самом деле и темы сочинений, и задачи по математическим дисциплинам, и тексты для переводов с иностранных языков становятся известными уже за неделю до испытаний, и все имеют возможность хорошо подготовиться.
Разговор стал общим, все принялись вспоминать гимназические годы и различные казусы во время испытаний, потом стали горячо обсуждать, может ли ум стать действительно гибким и острым при недостаточности базовых знаний и обязательно ли широкая образованность порождает глубину мышления. Спорили, приводили в пример разных деятелей, вспомнили и о министре внутренних дел Макове, застрелившемся в 1883 году. Лев Саввич Маков ничем особенным себя не прославил, да и министром пробыл недолго, но, тем не менее, его самоубийство породило множество толков, а разговоры о том, каким он был человеком, не утихали до сих пор: единого мнения по данному вопросу так и не составилось. Одни утверждали, что Маков был тупым самодовольным чинушей, другие считали его человеком необычайно щепетильным и очень честным, дорожившим своей репутацией настолько, что он пожертвовал жизнью при малейшем подозрении в служебных злоупотреблениях и хищениях.
– Я бы полагала, что коли человек приносит хоть малую пользу делу, которому служит, то одно уж это извиняет недостаточность ума, – рассудительно проговорила Элиза, тщательно выговаривая каждое слово и стараясь делать как можно меньше ошибок в произношении, что, впрочем, удавалось ей покамест не очень хорошо.
– Согласен, – тут же подхватил Алекс, – полностью согласен со своей дорогой супругой! А при свойственной России безалаберности в делах управления, еще и добавлю: вреда не принес – уже молодец! От Макова какой был вред? Никакого. А польза была. Он ввел полицейских урядников, чтобы становым приставам помогали, и сразу порядка больше стало, особенно в бумагах, да и за противопожарными и санитарными нормами начали хоть как-то следить, а то ведь у приставов руки до этого не доходили. Да за одно это Макову следует низко поклониться.
Николай Владимирович Раевский, однако, позицию племянника и его жены не разделял.
– Санитарные нормы! – сердито повторил он. – Да знаешь ли ты, Алекс, до чего довел этот надзор за санитарными нормами? Ты был еще совсем мал и не можешь помнить историю с ветлянской чумой, а я помню ее преотлично! Как только доктор Боткин понял, что дело может представлять опасность и стране грозит эпидемия, он пошел к Макову, пошел для того именно, чтобы добиться введения строгого санитарного контроля в Ветлянке и во всей Астраханской губернии. Так что Маков ему ответил? Попросил никому не говорить, чтобы перед Европой не опозориться, дескать, неприлично в век прогресса чуму иметь. Пусть люди мрут, лишь бы Европа худого слова про нас не сказала. Каково? Разумеется, никаких санитарных кордонов выставлено не было, в результате спустя какое-то время доктор Боткин диагностировал случай бубонной чумы уже в Петербурге, да не скрытно, а на глазах у множества студентов. Вот вам и Маков, и соблюдение государственных интересов.
– Но ведь эпидемия так и не разразилась, – возразил Зак. – Значит, какие-то меры по контролю все-таки были приняты, только тайно, без широкого оповещения общественности. Стало быть, Лев Саввич Маков свои обязанности выполнил должным образом.
