– Но ведь у нас с тобой есть отец, – возразила Катя, которая все никак не могла взять в толк, что же именно так расстраивает ее младшую сестру. – А матери и у меня не было.
– Да, отец, и я привыкла считать его отцом, и продолжала считать даже после того, как узнала, что я не дочь ему. Люблю его всем сердцем, папенькой называю, видишь… А тебя – сестрой. И люблю тебя как родную, как старшую сестру. И ты меня любишь, я знаю, чувствую, хоть ты и не говоришь об этом никогда. Но кто я на самом деле? Какая жизнь была мне предназначена свыше? Кто мой настоящий отец? Дворянин? Крестьянин? Мещанин? Русский ли или, может быть, иностранец? Какого он вероисповедания? В какой семье я должна была вырасти? В какой атмосфере? Что из меня должно было получиться? Мое происхождение неизвестно, меня искусственно поместили в дворянскую среду, но я все время думаю, что это не моя жизнь, ты понимаешь? Я живу не своей жизнью, а чужой какой-то. И к своей вернуться не могу, потому что не знаю, какой она должна быть. Я потерялась, Катя, милая, я совсем потерялась! Места своего никак не найду. Я не понимаю, что я должна думать, как я должна чувствовать. Меня как будто и вовсе нет, так, телесная оболочка только, а внутри хаос и неопределенность. И я чувствую себя воровкой, укравшей и присвоившей чужую жизнь, с той лишь разницей, что я бы чужую-то вернула владельцу, если бы знала его, а вот свою взять негде…
Катя присела рядом, достала платок, аккуратно вытерла лицо Сандры, взяла ее за руку.
– Бедная моя Шурочка, – проговорила она задумчиво. – Вот, значит, отчего ты все время словно роли играешь, к театру тянешься. И вот откуда твои сегодняшние расспросы о деле Палем.
Сандра больше не плакала. Она сидела за столом, тихонько раскачиваясь, держала сестру за руку, смотрела в одну точку за окном и монотонно повторяла:
– Что мне делать, Катя? Что мне делать? Как жить?
– Замуж выходить, вот что! – решительно ответила Катя. – Я теперь понимаю твои сомнения про происхождение и детские годы, но если ты выйдешь замуж и нарожаешь детей, то жизнь жены и матери уж точно будет твоей собственной жизнью.
– Но я не хочу замуж… Да и за кого?
– Как «за кого»? Да хоть за Казарина! Он столько лет в тебя влюблен, даже Ерамасова тебе простил, и занятие у него вполне достойное. Отец был бы рад, он Казарина любит.
– Нет, Катя, нет… Это не то, не то…
Сандра вдруг резко поднялась, улыбнулась и с силой сжала руку Кати.
– Минута слабости. Уже все прошло, Катюша. Спасибо, что побыла со мной. Ты добрая, ты очень хорошая, Катюша, теперь я знаю, что вся твоя мрачность – это только видимость, напускное, а в глубине души ты другая совсем. Пойдем, я извинюсь, и продолжим. Давай что-нибудь на два голоса споем, например, «Элегию» Яковлева или «Не искушай».
Катя тоже встала, обняла сестру и крепко поцеловала.
– Ты моя умница! Давай «Элегию» споем. Стихи Дельвига тебе как раз под настроение будут. Пойдем.
После жаркого дня цветы и листья щедро отдавали вечерней прохладе свои ароматы, делавшие воздух густым и вкусным, как ягодный кисель. И в этот густой воздух из распахнутых окон вливались звенящим ручейком два голоса, нежное сопрано и бархатистое меццо-сопрано:
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей;
И слова страшного – люблю –
Не повторяйте ей!
1900 год, сентябрь
Сандра ворвалась в квартиру Казарина, которую он делил с двумя коллегами, без предупреждения запиской, чем немало удивила Юлиана: подобное между ними было не принято.
– Что-то случилось? – озабоченно спросил он, ведя гостью в свою комнату.
– Да!
– Что-то плохое?
– Наоборот! Великолепное!
Глаза Сандры горели радостью и азартом.
– Это необыкновенно, просто необыкновенно! Если бы я верила в бога, то сказала бы, что он услышал мои молитвы.
– Да что же произошло?
– Сейчас, погоди. – Она бросила на стул шляпку и легкую шелковую шемизетку и уселась на диван. – Отдышусь и расскажу. Летела к тебе как на крыльях, извозчика брать не стала, тут недалеко, так я пешком… Вернее, бегом!
Оказалось, что Сандра примчалась к нему прямо после собрания художественно-театрального кружка, где готовили к постановке очередной домашний спектакль и где ей сказали, что в Москву прибыл импресарио, набирающий труппу для гастролей в Америке.
– Ты понимаешь, Юлиан? – возбужденно говорила она. – Когда я услышала, по каким городам предполагаются гастроли, я поняла, что это рука судьбы. Бостон, Чикаго, Нью-Йорк, Филадельфия, еще какие-то города, кажется, Атланта, но это уже не важно. Важны именно Бостон и Чикаго, потому что там видели Дегаева. Это превосходная возможность найти его, убить и спокойно вернуться в Россию.
Казарин схватился за голову.
– Погоди, Сашуля, погоди, что за глупости ты говоришь! Неужели ты думаешь, что это так просто: приехать, найти и убить? Убить человека совсем не просто, смею тебя заверить. А уж найти – еще труднее. Ты знаешь, сколько раз уже пытались отыскать Дегаева? И все безуспешно. А ведь искали люди опытные, не тебе чета.
– Вот именно, что не мне чета, – фыркнула Сандра. – Искали опытные люди, искали и не нашли. А я найду. Потому что я не опытная, я женщина, у меня другой подход. Одним словом, Юлиан, даже не вздумай меня отговаривать, я приложу все силы к тому, чтобы поступить в труппу.
– Но у тебя нет подготовки, ты не училась сценическому мастерству. Да, голос у тебя хороший, но этого ведь недостаточно! – убеждал он. – Труппу набирают из профессионально подготовленных артистов, а не из таких, как ты. Нет, Сашуля, как хочешь, а я категорически против такой авантюры. Это глупо, глупо и еще раз глупо! Да, я понимаю, у тебя нет достаточно средств, чтобы уехать в Америку и оставаться там столько, сколько нужно, пока не выполнишь задуманное. Да, я понимаю, что ехать туда, поступать на какую-то службу и жить на жалованье – тоже не выход, потому что места ты просто не найдешь, ты там никому не нужна. Но и то, что ты придумала, никуда не годится. Хочешь чаю? Или кофе тебе сварить? Я сегодня по случаю приобрел кофе с дивным ароматом, пока в ручной мельнице зерна перемалывал – чуть рассудка не лишился от наслаждения.
– Ты меня в сторону не уводи, – сердито ответила Сандра. – Кофе я хочу, конечно, но и в труппу попасть хочу. Если ты не собираешься мне помочь, то я сама… сама все сделаю, всего добьюсь и все устрою.
Казарин вздохнул.
– Я уже высказал свою точку зрения: это трижды глупость. И это трижды невозможно. Я не стану потворствовать твоим необдуманным решениям.
– Хорошо, – неожиданно легко уступила она. – Не потворствуй. Но кофе свари.
* * *
Импресарио Феликс Мазини остановился в Москве у своего давнего приятеля, композитора Садовникова. Открывшей дверь горничной Сандра подала две визитные карточки: свою и Николая Владимировича Раевского.
