В нем не было ничего от отца. Ничего, кроме горячей любви Кита.
– Макс!
Кит неохотно направился к сыну. Под ними была пропасть глубиной не менее трех тысяч футов. Попытка выполнить небольшой трюк на воздушном шаре испугала Кита больше, чем казалось вначале. С того дня он каждую ночь просыпался от кошмара, представляя, как медленно валится вниз, вращаясь в пустоте. И просыпался за мгновение до того, как его тело должно было врезаться в землю. Он живо представлял боль, хруст костей, раскалывающихся в теле, как разбитое стекло, череп, вминающийся, подобно гнилому грейпфруту, мозги, капающие в пыль.
Если что-то случится с Максом…
Иисусе! Где же он?! Макс исчез. Но этого не может быть! Он только сейчас был здесь, вытанцовывал на валуне, а потом…
Кит ощутил, как желудок стиснуло страхом. Как подогнулись колени.
– Макс! – полувскрикнул-полувсхлипнул он. – Макс…
Забыв обо всем, он рванулся к краю обрыва, подталкиваемый тем, что было сильнее страха. Эта неодолимая сила называлась любовью. Вскарабкавшись на камень, он подался вперед, так что тело нависло над обрывом.
– Макс! Ты меня слышишь? Макс!!!
У его ног лежали облака, густые, как масляная глазурь, мешавшие различить то, что творилось внизу. Детский рисунок неба…
– Я слышу тебя, Кит.
Кит снова посмотрел вниз. И обнаружил крошечный островок травы, пиявкой льнущий к горному склону. Такой маленький, что никогда не выдержал бы вес взрослого человека. Но Макс, скорчившийся, как злой гном, свободно на нем разместился и, протянув руку, схватил Кита за щиколотку.
– Макс! Слава Богу! Я думал, что потерял тебя!
– Потерял меня?
Макс рассмеялся: жуткие, маниакальные, сдавленные звуки, от которых у Кита кровь застыла в жилах.
– Можно подумать, я у тебя когда-то был! Лузер!
Кит ощутил рывок и инстинктивно вытянул руки, пытаясь за что-то уцепиться. Но схватил лишь воздух.
Еще один рывок. На этот раз сильнее.
Кит опустил голову.
Макс смотрел на него. На губах мальчика играла издевательская улыбка.
Он улыбается, как Ив…
Кит посмотрел в глаза сына и увидел там бездонную ненависть.
В последний миг он почувствовал не страх. Не горечь. Не печаль.
Удивление.
– Не понимаю… мы так хорошо ладили…
Облака ринулись ему навстречу: мягкие, белые, уютные…
А потом… пустота.
Ночью после похорон Кита Макс лежал в материнской постели в их нью-йоркской квартире, с наслаждением ощущая прикосновение ее рук. Окно спальни было чуть приоткрыто, и в комнату проникали знакомые шумы Манхэттена: вой клаксонов, музыка, крики, смех.
Африка была прекрасна. Но здесь его дом.
– Ты был великолепен, дорогой, – прошептала Ив сыну. – Никто ничего не заподозрил. Я так горжусь тобой, мой большой, взрослый мальчик!
Ив сходила с ума от беспокойства, ожидая известия о «несчастном случае». Она тщательно отрепетировала все с Максом и была уверена, что он прекрасно подготовлен. Но дни перетекали в недели, и ничего не происходило. Ив уже начала бояться, что мальчик не осмелится убить отца. Или все еще хуже? Что, если Максу не удалось покушение? Что, если Кит обо всем догадался и, приехав домой, начнет мстить?
Но Макс не струсил. Все устроил в последний час, причем падение выглядело настолько естественным, что даже расследование не производилось. Подобные истории случались каждый год. Идиоты-туристы вечно дурачились на краю обрыва. Кит вполне вписывался в эту статистику. Еще одна цифра. Никто и ничто.
– Надеюсь, ты понимаешь, что стал единственным мужчиной в доме? – проворковала Ив. – Больше тебе никогда не придется ни с кем меня делить.
Макс закрыл глаза и ощутил, как теплый шелк пеньюара Ив ласкает его голую спину.
– Можно сегодня я буду спать в твоей постели, мамочка?
Ив сонно вздохнула:
– Хорошо, дорогой. Но только в этот раз.
Завтра утром их ждет работа. Теперь, когда Кита не стало, пора выполнить вторую часть плана Ив: отвоевать контроль над «Крюгер-Брент». И Макс будет исполнителем. Орудием Ив. Но сегодня он заслужил награду.
Макс подождал, пока мать заснет, а сам долго лежал, улыбаясь, вспоминая удивленное выражение лица Кита, когда тот валился в пропасть.
«Теперь ты стал единственным мужчиной в доме. Больше тебе никогда не придется ни с кем меня делить…»
Глава 14
– Ну?! – раздраженно рявкнул Паоло Козмичи своему бойфренду. – Ты собираешься объяснить, что там написано?
Знаменитый дирижер с мировой славой завтракал за своим обычным столиком в парижском ресторане «Водевиль» на улице Вивьенн. Местечко, обставленное в стиле ар-деко, равно популярное среди местных жителей и туристов, было для Паоло домом вдали от дома. Только здесь он мог расслабиться и отдохнуть.
Метрдотель Анри знал, где любит сидеть дирижер. Знал, что он любит кофе с теплым, а не горячим молоком. Знал, что в булочке с шоколадным кремом должно быть как можно меньше теста и как можно больше крема, Знал, что Паоло ни за что не согласится пересесть за столик у окна, чтобы непрерывно курить свои любимые сигареты «Галуаз».
Все, кто был знаком с Паоло Козмичи, давно усвоили, что воскресный утренний ритуал – неизменен и свят. А лучше всего это было известно его бойфренду. И все же несносный мальчишка опоздал на завтрак и даже не потрудился переодеться. На нем по-прежнему были спортивные штаны (Паоло не выносил спортивных штанов). Мало того, он еще что-то блеял насчет идиотского письма, полученного от сестры.
Паоло покачал головой. Так ему и надо за то, что влюбился в американца. Варвары, все до одного, от моря до гребаного моря.
– Она хочет, чтобы я приехал в следующем месяце на ее шестнадцатилетие. Похоже, отец устраивает шикарную вечеринку в Сидар-Хилл-Хаусе.
Паоло небрежно выдул кольцо дыма в сторону любовника.
– Что это такое?
– Нечто вроде фамильного замка. В штате Мэн, на маленьком острове, названном Дарк-Харбор. Ты вряд ли о нем слышал, но это место волшебное. После смерти матери я ни разу там не был.
– И ты всерьез вознамерился поехать? – удивился Паоло. – Роберт, радость моя, ты забыл, что в июле у тебя все уик-энды заняты концертами: Париж, Мюнхен, Лондон. Нельзя же так просто взять и не явиться?!
– Поедешь со мной?
Паоло едва не поперхнулся круассаном.
– Поехать с тобой? Теперь у меня появилось неопровержимое доказательство, любимый. Ты окончательно спятил.
– Возможно.
Робби Темплтон улыбнулся, и Паоло почувствовал, что его решимость тает, как плитка шоколада на солнце.
