Он пробыл в Кейптауне неделю и за это время успел многое пережить: его ограбили, под дулом пистолета отобрав бумажник и паспорт, он подхватил таинственную желудочную инфекцию, каждую ночь бросавшую его на колени перед унитазом, а все попытки снять жилье закончились неудачей. К тому же каждый дюйм его белой шотландской кожи был покрыт волдырями от укусов комаров величиной с небольшую летучую мышь.
– Почему же не уедешь?
Гейб поднял глаза. Девушка была американкой. Брюнеткой с веселыми зелеными глазами и роскошным женственным телом, от которого Гейб не мог отвести глаз. После восьмилетнего заключения он еще больше стал ценить женские формы, а фигуру этой девушки можно было смело назвать исключительной.
Она называла себя Руби.
– Почему же ты не уедешь? – повторила она.
– Не могу.
Гейб надеялся, что не слишком явно покраснел. Иисусе, она великолепна!
– Я только что прилетел. И не могу вернуться, пока не разбогатею настолько, что смогу раздать долги.
– Значит, ты не богат?
– Пока нет.
– Почему же ненавидишь Африку?
– Сколько вы здесь пробыли? – Гейб взглянул в глаза Руби и решил, что ненавидит Африку куда меньше, чем две минуты назад. – Позвольте купить вам выпивку, и я все расскажу.
Они проболтали больше часа. Руби была из Висконсина и приехала в Кейптаун десять лет назад, подписав контракт с модельным агентством.
– Десять лет назад? Сколько же вам было тогда? Шесть?
Руби улыбнулась:
– Мне было тринадцать. Но я оставила этот бизнес в семнадцать.
– Почему?
– Слишком стара.
Гейб разразился смехом.
– И слишком мала ростом. В семнадцать перестаешь расти.
Гейб посмотрел на ее необыкновенно длинные ноги.
– Знаете, я видел профессионалов Национальной баскетбольной лиги, которые были куда ниже вас. Черт, да здесь некоторые многоквартирные дома вам по пояс!
Руби усмехнулась, и этот низкий, гортанный смешок так подействовал на Гейба, что ему захотелось сорвать с нее одежду и повалить на пол. Он рассказал ей свою историю, опустив ту часть пребывания в Лондоне, когда он жил за счет стареющих женщин. Нет необходимости окончательно себя разоблачать.
Но все остальное было правдой: пристрастие к наркотикам, тюрьма, Маршалл Грешем, его семья, связь с Южной Африкой.
– Вы родственник того самого Джейми Макгрегора? «Крюгер-Брент»? Вы меня не дурачите?
– Клянусь жизнью собственной матери! Но не обольщайтесь, я не из Блэкуэллов. Моя семья – нищие. Поэтому я приехал сюда, чтобы попытаться сколотить состояние.
Гейб пояснил, что решил добиться успеха в торговле недвижимостью.
– Знаете, наверное, я смогу вам помочь. Мой друг Листер – строитель во Франшеке. Правда, еще не развернулся, но я знаю, что он ищет партнера.
Глаза Гейба возбужденно горели.
Наконец-то!
Первый контакт!
Начало!
Рука Руби легла на его ногу. Взгляд не отрывался от бугра в его брюках.
Щеки Гейба вспыхнули.
– Извините. Столько времени прошло…
Руби широко улыбнулась. Он еще красивее, когда волнуется!
– Совершенно ни к чему извиняться, – отмахнулась она, допивая пиво. – Давай пойдем в постель.
Гейб жил с Руби полгода, самые счастливые полгода в его жизни. Руби познакомила его со своим другом, Дамианом Листером, местным архитектором, переквалифицировавшимся в застройщика, и мужчины мгновенно поладили. Дамиан, тощий парень с большим носом и кадыком, напоминал Гейбу оживший рисунок доктора Сьюза
[28]
.
К счастью для Гейба, Дамиан оказался поклонником американского футбола, что помогло сломать первый лед знакомства. Они долго толковали о том, как плохо играла команда «Селтик» в этом сезоне и заслуживает ли Эшли Коул места в «Арсенале», и сами не заметили, как подружились.
Оказалось, что Пол, брат Дамиана отсидел пять лет за растрату, поэтому тот вполне спокойно воспринял известие о тюремном прошлом Гейба.
– Все мы делаем ошибки. Главное – на них учиться. Ты, похоже, так и поступил.
Дамиан Листер строил новый жилой район во Франшеке, городе, входившем в популярный «винный» туристический маршрут и находившемся в часе езды от Кейптауна. Он уже заработал неплохие деньги на подобных инвестициях в Стелленбоше и Белвилле, небольших городках неподалеку от Кейптауна.
– Моя проблема – чертовы банки, понимаешь? Курс ранда растет, но они по-прежнему очень неохотно дают кредиты, даже людям с такой репутацией, как у меня.
– Почему бы не обратиться в зарубежные банки? – спросил Гейб. – Уверен, что американцы согласятся тебя финансировать.
– Возможно, ты прав, – согласился Дамиан. – Но я предпочитаю иметь партнера. Такого, кому можно доверять. Такого, кто не подставит подножку, как только черные снова станут выпендриваться, в очередной раз подрывая экономику.
Единственным недостатком Дамиана были его расистские убеждения. Гейб относил их за счет недостатка культуры и воспитания. Невозможно разом стереть вековые предрассудки.
Кроме того, Гейбу очень повезло, что Дамиану понадобился партнер. При его знании местных обычаев и связях Гейбу удастся вернуть деньги Маршаллу скорее, чем он ожидал.
Гейб все дни проводил во Франшеке, на строительстве, пока Дамиан, сидя в кейптаунском офисе, занимался финансами. Гейбу нравилось видеть, как продвигаются дела. Он ласково гладил кирпичи и мешки с цементом, которые должны принести ему состояние. Маршалл многому успел его научить, но это были книжные знания. А тут реальное дело. И сознание этого наполняло Гейба восторгом почти таким же сильным, как героиновый кайф.
По вечерам он возвращался к Руби. Она готовила что-нибудь попроще: стейк и салат или запеченную в духовке рыбу с маленькими жареными картофелинами – и они ужинали на террасе ее уютной квартиры, выходившей окнами на океан.
После бокала-другого капского вина, обычно «стелленбоша», они часами разговаривали о своей жизни, надеждах и мечтах. Но Руби почти ничего не рассказывала о прошлом и своей семье, рисуя и то и другое широкими мазками. Уже через несколько недель Гейб сообразил, что, несмотря на все задушевные беседы, он понятия не имеет, как проводит время Руби, оставаясь одна. Она была арт-дилером и поговаривала о том, что мечтает когда-нибудь открыть галерею в Испании. Но Гейб никогда не видел в доме ни одной картины. Не слышал, как она звонит по делам. Когда же Гейб попытался выведать подробности, Руби рассмеялась и спросила:
– Какая разница? Я живу одной минутой. Этой минутой. Когда мы вместе – это главное. Это ключ к любому счастью.
