Поскольку разговор затягивался (вопросы появились не только у Гаврилина), Красницкий заскучал, и Борис предложил переместиться в свободное помещение штаба. Когда спецназовцы и сотрудник МИДа, оживленно разговаривая, скрылись за дверью, Дроздых, кивнув им вслед, удовлетворенно резюмировал:
– Думается мне, парни справятся. Этот Гаврилин, я гляжу, из хватов – хват. Молодец!
– Один из лучших наших сотрудников… – согласился полковник. – Я бы даже сказал, самый надежный.
– Если все пройдет удачно, надо бы подумать о внеочередном звании. Такому майора дать не жалко…
Послеобеденной порой со взлетно-посадочной полосы Шереметьево в небо взмыл аэробус с более чем двумя сотнями человек на борту. Описав полукруг над Подмосковьем, он взял курс на юг, направляясь в Каир с промежуточной посадкой в Афинах. От Каира до Рабуби лететь предстояло на самолете местных авиалиний. Среди обилия пассажиров авиалайнера, которые постепенно начали втягиваться в дорожную рутину, необделенный наблюдательностью мог бы заметить пятерых молодых мужчин, чем-то непонятным выделяющихся из общей массы. Все они были возрастом между двадцатью и тридцатью, все уверенные в себе, крепкие, здоровые. От парней прямо-таки исходило ощущение силы и уверенности, причем силы спокойной, знающей о том, что она и в самом деле – сила.
Эти пятеро сидели в разных концах салона экономкласса и были одеты каждый по-своему. Но тем не менее все равно можно было заметить, что они – люди не совсем обычные. Да и, кроме всего прочего, между этими парнями, хоть они и не общались, имелась какая-то особенная незримая связь.
Они с ленцой листали дорожные журналы, смотрели в иллюминатор, о чем-то иногда перебрасывались парой слов со своими соседями, и их как будто абсолютно ничто не интересовало. Но когда внезапно разбуянился подвыпивший пассажир, одного из этой пятерки заметили все без исключения, хотя он, скорее всего, был не в восторге от того, что пришлось «засветиться».
Случилось это спустя полчаса после взлета. Крупнотелому мордастому крепышу с объемной талией и мутными хмельными глазами, непонятно чем, не угодила стюардесса. Он разорался на девушку, награждая ее самыми непотребными и похабными эпитетами. Бортпроводница, отступая под натиском озлобленной потной туши, пыталась уговорить хама успокоиться и вернуться на свое место. Но тот, видя безучастность пассажиров, как видно, испугавшихся хулигана, в кураже начал размахивать кулаками, судя по всему, собираясь «наводить порядки» в летящем самолете.
Борис до поры до времени в этот конфликт не вмешивался. Но когда бузотер схватил стюардессу за волосы, вопя о том, что прямо сейчас и здесь заставит ее оказать ему кое-какие интимные услуги, терпение Гаврилина лопнуло. Тем более что он почти физически ощущал на себе вопросительные взгляды своих спутников. Долгунов, сидевший к нему ближе всех, поймав взгляд капитана, вопросительно мотнул головой: можно? Борис отрицательно качнул головой в ответ – нельзя! Он поднялся на ноги и, подойдя к расходившемуся отморозку, с размаху хлопнул его рукой по плечу.
Тот от неожиданности выпустил девушку и резко обернулся к тому, кто посмел его побеспокоить. Проревев что-то маловразумительное, мордастый, словно разъяренный бодливый бык, внезапно провел размашистый удар в лицо Бориса мясистым кулаком. Но крепко сложенная «мишень для нокаута» (как наверняка был уверен громила) оказалась весьма ершистой, к тому же с великолепной реакцией. Гаврилин всего лишь отклонил голову вбок и подставил под предплечье бьющей руки торец своих выпрямленных пальцев.
Рука отморозка, пронзив воздух, повторный удар нанести уже не смогла. Плечо, какой-то особой точкой наткнувшись на твердокаменные пальцы Бориса, внезапно онемело, и его пронзила нестерпимая, крутящая и ломящая боль, которая через мгновение разлилась по всей руке и двинулась дальше, растекаясь по торсу. Издав мучительное «У-у-у!..», бузотер застыл в нелепой позе, не смея двинуться с места. Гаврилин с совершенно невозмутимым видом, взяв его за шкирку, подвел к месту и заставил сесть.
– Еще раз дернешься – из самолета выйдешь инвалидом, понял? – склонившись к уху наглеца, прошептал он.
– Да, да, понял, понял!.. – испуганно разминая отчего-то ставшие бесчувственными пальцы правой руки, торопливо закивал тот.
Сопровождаемый любопытствующими, восхищенными, уважительными и даже завистливыми взглядами, Гаврилин проследовал к своему креслу. Глядя на его лицо, впору было усомниться: да он ли сейчас вел серьезный поединок с подпитым бугаем? Его соседка – интеллигентного вида женщина средних лет в очках с тонкой золотой оправой, взглянув на своего молчаливого «визави», с восторженными нотками в голосе негромко констатировала:
– Не перевелись еще настоящие мужчины! Вы военный?
– Как и все, кто не «откосил» от армии, – усмехнулся Борис.
– Понимаю… – многозначительно покачала она головой. – Это не для посторонних ушей. Но я не из пустого женского любопытства спросила вас об отношении к военной службе. Видите ли, я представляю, скажем так, элитарное общественное формирование, именуемое Российским дворянским собранием. Или, как это звучит в форме аббревиатуры, РДС. Сейчас я направляюсь в Каир, чтобы встретиться там с потомками русских эмигрантов «первой волны», которые в связи с целым рядом недавних социальных потрясений в Египте оказались в очень трудном положении. И как люди православные, и просто как проживающие на чужбине. Вот… Но вообще-то в РДС я занимаюсь вопросами восстановления в дворянском достоинстве потомков русских дворян, которые порой даже не подозревают о своей принадлежности к элите российского общества.
– То есть в РДС вы занимаетесь, говоря казенным языком, кадровой работой… – негромко рассмеялся Гаврилин.
– Ну, можно сказать и так… – Его собеседница не спеша протерла линзы очков кружевным платочком. – Кстати, позвольте представиться – Голицына Арина Владимировна, потомственная княгиня. По профессии – педагог.
– Ильин Виталий Иванович, из рабоче-крестьян с некоторой примесью интеллигенции… Сотрудник совместного предприятия, – стараясь избежать ернических ноток, аттестовался Борис.
Он не соврал и на йоту, назвавшись Ильиным. Гаврилин и его подчиненные в Банзанию отправились под чужими именами. За минувшие сутки в лихорадочно-пожарном порядке им сделали новые документы, и теперь Кипреев стал Анатолием Голубевым, Райнуллин – Леонидом Шиловским, Мурашук – Аркадием Зернухиным, Долгунов – Михаилом Заречным. Лишь их позывные – Дед, Кипр, Хан, Слон и Штык – остались без изменений. Перед самым отбытием Борис, что было уже устоявшейся дежурной процедурой, дал однозначную и жесткую установку: с момента посадки в самолет, будучи даже наедине, обращаться друг к другу только на «ты», именоваться или позывными, или псевдонимами. Никаких намеков на воинские звания, на реальное место службы, на подлинные географические названия. Слишком высоки были ставки в этой игре, чтобы размениваться на службистские политесы и реверансы.
– Виталий Иванович, я ни в жизнь не поверю, что в вас нет ни капли дворянской крови… – с оттенком легкого упрека в голосе несогласно покачала головой Арина Владимировна. – Достаточно взглянуть на ваше лицо – очень интеллигентное и в то же время мужественное, чтобы убедиться в вашей, я бы сказала, генетической аристократичности. Поверьте на слово, я перевидала столько людей, что уже не хуже автора физиономики Шарля Лафатера, лишь взглянув на человека, определяю его родовой статус.
