– В прежние времена, Серегей, мы были язычниками, – более мягко отозвался великий князь. – Ныне же мы – христиане. И нам надлежит прощать своих врагов и не поддаваться страстям и подобно зверям убивать по одной лишь прихоти.
Илья дернулся – возразить, но Богуслав не дал.
– Это не прихоть, – возразил Сергей Иванович. – Погибли мои люди. Я вправе покарать убийц, которые вторглись на мою землю.
– Карай, – кивнул Владимир. – У себя в Морове ты – князь. Но здесь и на всей земле моей я – князь, хакан и кесарь. И если я велю тебе не трогать Семирада, ты его не тронешь!
Духарев поглядел на воспрявшего боярина. Нет, сука, ты так просто не вывернешься!
– Ты – владыка, – согласился Сергей Иванович. – Но есть власть повыше твоей, княже. И к ней я обращаюсь ныне: пусть Бог рассудит, кто из нас прав, – подлый боярин или я! Жду тебя, Семирад, завтра по ту сторону Южных ворот! А если не придешь – пеняй на себя!
Духарев развернулся и, не поклонившись великому князю, двинул к выходу из палаты.
До этой минуты в палате было тихо, но тут все зашумели разом: кто-то – за Духарева, кто – против…
– Против княжьей воли пойдешь? – визгливо, перекрывая гул голосов, выкрикнул вслед Сергею Ивановичу Семирад.
Духарев остановился. Развернулся неторопливо. Гул как по волшебству стих.
– Нет. Против княжьей – не пойду, – уронил он весомо. – На земле Руси я тебя не трону. Но в других землях – берегись!
Владимир хотел вмешаться, но Добрыня, наклонясь, что-то зашептал князю на ухо…
– Сам, что ли, на суд выйдешь, князь-воевода? – насмешливо поинтересовался Путята. – Сил-то хватит?
– На дружка твоего Семирада – с лихвой! – отрезал Духарев. – Только не станет он со мной драться, хоть и помоложе лет на двадцать. Струсит, бойца выставит.
– Почем знаешь, что струшу? – влез Семирад.
– А что, нет? – усмехнулся Сергей Иванович.
Семирад задумался. С оружием он управляться умел, и неплохо. Да, Серегей – воин прославленный, однако ж – немолод и ранен многажды, а все знают: старые раны в таком возрасте и болят, и силы лишают. Большое искушение – победить собственноручно прославленного воеводу…
Нет, не рискнул.
– Не христианский это суд, когда по мечу правого выбирают!
– Я ж говорил – струсишь, – констатировал Духарев. – Таким, как ты, честный бой не по нутру. Резать исподтишка да еще чужими руками – вот твое. Но с этим кончено! Я свое слово сказал. До завтра!
Глава 16
Киев. Опасный сюрприз
– Не ожидал? – Семирад не просто доволен. Он – счастлив.
Духарев глядит… И не верит собственным глазам. Не может быть, чтобы великий князь в таком деле встал против него!
Но – факт.
Вот он стоит напротив. Вернее, не стоит. Притоптывает, встряхивает руками, крутит головой… Разминается. Высокий шлем с бармицей, похожий на хузарский, бронь из посеребренных пластинок. Щита нет. Зато есть пара сабель…
Габдулла Шемаханский, ближний телохранитель великого князя Владимира.
Однажды он уже бился с Богуславом. Только чудо спасло тогда Славку.
Теперь Габдулла будет биться за честь боярина Семирада. С тем, кого когда-то победил с удивительной легкостью.
Сергей Иванович – в замешательстве. Как жаль, что здесь нет Артёма. Артём справился бы. Наверняка. А Славка – не факт.
Духарев переводит взгляд на сына.
Тот, если и удивлен, то виду не подает. Спокоен, как слон. Руки на навершиях мечей, лицо невозмутимо.
– Значит, это твой боец. – Сергей Иванович на Семирада не смотрит, только на Габдуллу. Тот ухмыляется. Как же он всё-таки похож на Ярополка, этот Габдулла из Шемахи, которого когда-то звали Безотчим. Яростный последователь Аллаха, который даже здесь, в Киеве, тщится выполнять все законы Пророка, что для первого княжьего телохранителя непросто. Есть у Духарева одна версия… Он обсуждал ее с Рёрехом, когда тот был жив. Но сейчас это не важно.
– Я знал, что ты удивишься!
«Ладно, пойдем напрямик», – решил Духарев.
– Габдулла, это князь Владимир велел тебе встать против меня?
Молчит. Ухмыляется.
– Габдулла – мой друг! – вмешивается Семирад. – Он сам пожелал…
Однако!
– А великий князь – знает? – перебивает боярина Духарев. – Знает Владимир о том, что ты здесь?
– Это мое дело! – наконец-то снисходит до беседы Габдулла.
– Твое? – Духарев расслабляется. Сейчас он объяснит княжьему бодигарду, какое у него место в этом мире.
– Нет, Габдулла, не твое. Ты – обельный холоп великого князя по праву добычи. У тебя нет права на поединок. Если этот, – кивок в сторону Семирада, – желает выставить тебя своим бойцом, он должен договориться с твоим хозяином. Поэтому спрашиваю вновь: это великий князь велел тебе выйти на божий суд?
– Твой сын будет драться со мной! – заявляет Габдулла. Клинки в его руках вспарывают морозный воздух. – Или все увидят, что он – трус!
– Ты не можешь…
– Да ладно, бать, – лениво произносит Богуслав. – Холоп с оружием – это уже не холоп. Пускай попляшет. За ним еще с прошлого раза должок.
Духарев глядит на сына. Очень внимательно. И понимает: Славка не боится. И это не удаль молодецкая. Сын уверен в том, что сильнее.
Сергей Иванович внезапно осознает, что Богуслав – уже совсем не тот отчаянно храбрый воин, который когда-то сошелся с Габдуллой под стенами Булгара. Заматерел сын. И есть отчего. Уже не один год он, Богуслав, – главный представитель их торгового дома в заморских краях. А это сила, какая не у всякого князя найдется.
Но много ли значит эта сила здесь, на употпанном снегу площади перед киевскими воротами?
Так или иначе, а драться будет не Сергей Иванович, а он, Богуслав. Ему и решать.
Духарев кивнул и отшагнул назад, к той части круга, которую замыкали его люди, а Богуслав, наоборот, выдвинулся и поманил Габдуллу движением кисти.
Мусульманин рванул с места, не дожидаясь, пока Богуслав обнажит клинки. Это бой. Кто не успел, тот – труп.
Богуслав успел. И выхватить, и встретить. Короткий яростный звон – и Габдулла отпрянул, лишив противника возможности контратаковать.
Это очень красиво – бой обоеруких воинов. Пенье стали и метель клинков. Но не сейчас. Сейчас оба противника медленно кружились по площадке, выжидая, выгадывая и ни на сантиметр не сокращая дистанции. Будто меж их боевыми поясами – невидимый несгибаемый стрежень.
Зрители, которых набралось сотен пять, не считая сторонников Духарева и Семирада, вопили, понуждая поединщиков к активным действиям, но те – не слышали. Их мир сузился до двух дюжин квадратных метров ристалища.
