Лесенка, ведшая на «второй этаж», в спальню, жалобно застонала под семипудовой тяжестью. Стремительная тень с шипением метнулась к Сергею Ивановичу… И повисла, ухваченная за шкирку. Кошка. Вернее, кот. Серый. А кошка вон, в щели между стеной и ложем, зыркает круглыми глазищами.
– Не балуй, – строго сказал Сергей Иванович кошаку, встряхнул легонько и уронил. Маленький сторож ведуньиного жилища оценил превосходство противника и атаки повторять не стал. Рёреховы горностаи, однако, поспокойней были…
Окно осталось неизменным, и, выглянув, Духарев увидел всю свою маленькую дружину и озабоченную ведунью, которой очень хотелось узнать, что в ее доме сейчас творит этот огромный варяг. Но она уже знала: то, что ее никто не держит, а руки-ноги свободны, не значит ровно ничего. Сказал князь: «Жди здесь». Значит – стоять, ждать. Не то сцапают за шкирку, как Духарев только что поймал кота.
Сергей Иванович отвернулся от окна. Да, многое изменилось. Главное: внутри больше нет оружия. Вороненый серп и пара длинных ножей – это не оружие, а скорее – ритуальные предметы.
– Развай! – крикнул Духарев. – Пусть Явнея войдет.
Но первой в отверстии появилась голова не Явнеи, а Ильи.
– Ух ты! – воскликнул названный сын. – Прям как дом настоящий!
– Это дом и есть! – раздался с «первого этажа» голос ведуньи. – Шевелись, безногий! Сколько мне на твою задницу глядеть?
– А ты отвернись, женщина, – посоветовал Илья.
Однако медлить не стал: уперся ладонями и перебросил себя на ложе.
– Подвинься! Расселся тут… – Явнея пихнула Илью, устроилась рядом, сбросила обувь, оставшись в шитых бисером чулках (кот тут же вспрыгнул к ней на колени), поглядела снизу на Духарева, фыркнула:
– И ты сядь, княже, не стой башней.
Поскольку на постели места не осталось, Духарев опустился на пол, на волчью шкуру:
– Ну, девушка, что теперь делать будем?
– Пердеть да бегать, дедушка! – еще раз фыркнула ведунья.
Обнаглела. Узнала, что в помощи ее нуждаются, и воспряла.
– Ты характер-то не показывай, – строго произнес Духарев. – Не забывай, с кем говоришь.
– А то что? – нахально бросила ведунья. – Обидишь меня? И кто тогда будет сынка твоего живить, ногу отсушенную обратно из-за Кромки просить?
– Ты бате моему не дерзи! – опередил Сергея Ивановича Илья. – Не то просить уже за себя будешь. Да так, что за поприще слышно станет.
Явнея неожиданно рассмеялась:
– Ой, боюсь тебя, Мертвая Нога! Сейчас икать начну со страху. Охолонь. Дом это мой да богини моей. Ты здесь – гость, пусть и незваный. – И Духареву: – А делать будем вот что: люди твои пусть на полянке встанут да костер разведут. А я на том костре варево замешаю да этого, – Явнея пихнула Илью в бок, – варевом тем, водой, мертвой водой ближе к ночи поить стану. А потом мы с ним к Моренушке пойдем: ногу его назад выпрашивать. Это мы делать будем. А тебе и воям твоим – поесть да спать. Худого им здесь не сделают. Здесь мое место.
Теперь уже хмыкнул Духарев: представил, как тщится его гридь. Потом поглядел на ведунью: верить ей, не верить? Мертвая вода. Звучит неприятно. С другой стороны, это и впрямь ее территория – в этом мире, а в закромочном – тем более. И Бог тут вряд ли защитит. Своей волей из-под Его Руки в бесовщину суемся. Узнала бы Сладислава… Ух!
И все же рискнуть стоит. Вдруг и впрямь сыну здоровье вернется…
Глава 2
Земли полоцкого княжества. За Кромкой
В сон Илья провалился, как в перекат прыгнул. Тотчас подхватило и понесло. Ноги понесли. Живые. По звериной тропе – через чащу. То бегом, то скоком. Как до той роковой стрелы. И как тогда – легко. Кольчуга на плечах – вторая кожа. Шлем на ремешке прицеплен ловко – не стукнет. Щит на спине. Меч – у пояса. Копье – в руке. А налуч с луком где? Нету. Ни лука, ни стрел. Бежать, бежать… Эх, славно!
Лес поредел. Илья увидел реку. Черную, стоячую, неподвижную, как болотное окно. И…
Сначала не понял: что за башня сама плывет над зарослями? И вдруг угадал. Шлем это. Огромный, как войсковой котел.
Илья замер. Припал к земле, зарылся в мох.
Великан показался из-за деревьев. Конь под ним огромен. Выше Голубя на добрую сажень, волосом весь зарос, будто бык зимой. И – прямо на Илью.
Озаботился Илья. Как одолеть того, кому ты макушкой – до пояса? Был бы лук – другое дело, так нету. А одолеть надо. Илья знал, куда направляется великан. К дубу заветному. А у дуба шатер батюшкин стоит. И гридь его ведать не ведает о страшном всаднике.
Хотел Илья вскочить да бежать обратно: упредить… Но понял вдруг: не сможет он бежать. Нога снова омертвела. Не понесет. И руки ослабли. Даже не отползти.
Смотрел Илья снизу, как надвигается великан-всадник, как тяжко ухает земля под молотами-копытами…
Фыркнул великаний конь… И будто вихрь Илью подхватил. Подняло и понесло стремительно. Только ветви мелькают да буханье копыт позади. А еще крик женский, тонкий. Так чайки морские кричат.
…Проснулся Илья на ложе в дупле дубовом.
Проснулся – и вздохнул облегченно. Сон.
Снаружи – тихо. Поднялся Илья с постели, допрыгал до окошка. На поляне костер горит. Яркий, высокий. Рядом – никого. Ни шатра батиного, ни гриди, ни его самого. Ушли? Куда?
Пока думал, услыхал: прет кто-то сквозь чащу. Напролом, как сердитый тур.
И вот же… Великан из сна! Выехал на поляну, огляделся, плечами повел и наземь спрыгнул. Вздрогнул священный дуб, да так, что Илья в край окна вцепился, чтоб на ноге устоять. Увидал, как ушли в землю ноги великана. По край сапога ушли. Но тому, видать, привычно. Вытянул ноги из земли, расстегнул суму седельную, в которой домашний ларь без труда поместился бы, и достал оттуда… женщину. Не великаншу, нормальную. Во что одета, не разглядеть. И хороша ль собой – тоже.
Достали припасы. Женщина великана кормить принялась. Он сидел, она стояла. Головы – рядом.
А вот брони великан не снял, даже булаву не отстегнул от пояса. Видать, опасался чего-то.
Черный провал его рта посреди кудлатой бороды – как зев пещеры. Куски размером с кулак Ильи брал целиком.
Что ели – не видно, однако насытился великан быстро. Расседлал коня-громадину, положил седло под голову и заснул, брони не снявши.
А женщина…
Илья отпрянул от окна. Поздно!
– Эй ты, на дубе!
Подбежала вприпрыжку, глянула снизу. Красавица. Одежка на ней белая-белая, легкая. Такую бабы надевают, когда ночью по весне в поле колобродить идут.
– Слезай-ка ко мне, молодец!
– Зачем? – поинтересовался Илья.
Неизвестно почему, но здесь, в дубе, он чувствовал себя в безопасности, а вот внизу…
