Впервые в его глазах мелькнуло раздражение.
— Том, а вам–то откуда знать?
Я не ответил, а про себя подумал: «Интересно, на чьей он стороне? Не похоже, чтобы на моей».
— По–моему, полиция не зря забила тревогу, — продолжил Майлз. — Фэррен слишком вольно толковал тайское имущественное и земельное право. «Дикая пальма» создавала компании, во главе которых стояли подставные лица, а это незаконно: тайскими компаниями должны управлять граждане Таиланда. Существует такой документ, называется Закон об иностранной коммерческой деятельности от 1999 года, и власти относятся к нему очень серьезно.
Я уставился на него:
— Кто вы?
— Просто литературный поденщик, — со смехом ответил Майлз. — Пишу путеводители.
Потом он посмотрел на Тесс и немного смягчился.
— Послушайте, я здесь не для того, чтобы кого–то в чем–то обвинять. Тайцы начали следить за Фэрреном давно — еще до вашего приезда. Я хочу помочь вам, Том. Однако нужно помочь и сержанту Сомтеру. Что вам известно о Фэррене?
— Он бизнесмен. Застройщик.
Майлз рассмеялся:
— А в итоге станет владельцем бара. Такие, как он, всегда этим кончают.
— Вы не знаете его, — бросил я, внезапно разозлившись. — И не знаете меня.
— Том… — проговорила Тесс, но я на нее даже не взглянул.
— Я знаю, что вы не такой, как остальные, — сказал Джеймс Майлз.
Он старался быть ко мне великодушным — я это видел. Если не ради меня самого, то ради Тесс. Господи, что же она пережила, прежде чем нашла его в британском представительстве на Патак–роуд?..
— Я знаю, что вы просто шофер. Ведь так? Вы работали в «Дикой пальме» шофером?
Я подумал о строительной фирме, которая была у меня в Лондоне. Подумал о работавших на меня людях и о тех домах, что мы создавали своими руками.
— Да, так. Я просто шофер, — ответил я и отвернулся.
10
Наверное, они услышали рев мотоцикла, потому что вышли к нам навстречу.
Рори и Кива — в руках одинаковые книги с девочкой и поросенком на обложке. Господин и госпожа Ботен — глаза отведены в сторону. И, как ни странно, мальчик с золотой прядью в волосах — мальчик с пляжа, чао–лей, который мучил черепаху и воровал корзинки на Лойкратхонг. Он тоже держал в руках книгу, но другую — «Рассказы и сказки для младшеклассников», притом что выглядел года на два старше наших детей.
— Я помогаю ему с английским, — объяснила Тесс. — Он никогда не учился в школе — с ним занимается сестра. Можешь себе такое представить?
Я кивнул, потому что легко мог такое представить, а потом слез с мотоцикла, чувствуя себя грязным и усталым и зная, что эту грязь и усталость не смоет никакой душ.
Кива бросилась мне на шею.
— Мы тебя видели! По телевизору! Но ничего не поняли! Диктор говорил по–тайски!
Похоже, мы попали в местные новости. Я посмотрел на соседей: господин Ботен разглядывал незажженную сигарету, а госпожа Ботен грустно улыбалась. На этот раз я первый отвел глаза.
Кива осыпала мою руку поцелуями, зато Рори спрятался за госпожу Ботен и внимательно изучал обложку своей книги.
— Рори, — обратилась к нему Тесс, — поздоровайся с отцом.
Но мальчик по–прежнему жался к Ботенам и не смотрел на меня. Тесс опять произнесла его имя, на этот раз строже, тем жестким учительским тоном, который умела при необходимости придавать своему голосу, и он медленно поплелся в мою сторону.
Я покачал головой:
— Все в порядке. Он не обязан со мной здороваться.
Я пошел в дом. Кива по–прежнему держалась за мою руку и без умолку щебетала о том, что они видели по телевизору. Тесс отчитывала сына и благодарила Ботенов за то, что посидели с детьми. Я слышал их голоса, однако слова до сознания не доходили.
В голове вертелась одна мысль: все это не мое.
Все.
Мотоцикл. Дом. Мебель. Все принадлежит кому–то другому. А что же тогда принадлежит мне?
— Госпожа Ботен сразу же выключила телевизор, но мы успели увидеть тебя и твоих друзей, — сказала Кива, обдавая мою руку своим дыханием.
— Они мне не друзья. Джесси мой друг. Тот, у которого гиббон. Остальные — нет. — Я подумал о Фэррене. — Ничего хорошего они мне не сделали.
— Ладно, ладно, папа, я поняла, — проговорила Кива, широко распахнув глаза.
Я улыбнулся и дотронулся до ее щеки.
— Мне жаль, что все так вышло.
— Да я ничего, — поспешно сказала она. — А вот Рори даже плакал. Ему это все не понравилось.
— Ну, мне самому тоже не особо понравилось. — Я опустился на колени, чтобы заглянуть ей в лицо. — Но я не сделал ничего плохого.
Кива улыбнулась. Ее глаза светились любовью — любовью, которой я ничем не заслужил.
— Я знаю, — ответила она.
В доме Рори, не глядя в мою сторону, проскользнул к себе в комнату. Кива еще раз порывисто поцеловала меня в руку и последовала за ним.
Я вошел в гостиную, где мне ничто не принадлежало: ни кресло, ни стол, ни воздух, которым я дышал. Я опустился в это чужое кресло, совершенно измотанный, и веки сами собой закрылись. Потом я почувствовал, что передо мной кто–то стоит, и открыл глаза, зная, что увижу Тесс.
Рядом с ней стоял тайский мальчик, все еще держа в руках книжку для малышей. Я ощутил всплеск раздражения: моя семья подбирает беспризорников, хотя сами мы живем под чужой крышей.
— Ты все еще здесь? — спросил я у него.
Мальчик коротко кивнул.
— Приятно познакомиться, — произнес он тонким мелодичным голоском, который никак не вязался с его двужильным телом. — Как у вас дела? У меня хорошо.
Потом маленький таец повернулся к Тесс.
— Извините, мне нужно идти.
И ушел.
— Он ни в чем не виноват, — сказала Тесс, и мне стало стыдно.
— Прости, — проговорил я и мысленно добавил: «За все».
— Иди ко мне, — ответила Тесс, и я встал, обнял ее и зарылся лицом ей в волосы, а она принялась объяснять, что мне делать дальше.
— Сначала ты поешь.
Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с тарелкой, на которой лежал приготовленный госпожой Ботен пад–тай — обжигающе горячая лапша, завернутая в тонкий, как вафля, омлет.
— Потом ты приведешь себя в порядок. Потом ляжешь спать.
Тесс поцеловала меня в лоб. Я обмяк и повалился ей на руки, но она осторожно усадила меня и закончила:
— А утром поедешь искать работу. Договорились?
— Договорились.
