— Знаете, кто этот старик? — спросил Фэррен. — Этот разочаровавшийся в жизни старик?
Я догадывался. Прошло слишком много лет, чтобы что–то исправить. Возможно, они пытались наладить отношения, но все закончилось ссорой. Горькие слова, резкий тон, затаенные обиды выплескиваются наружу. Мои родители давно умерли, однако я знал, как это бывает между отцами и сыновьями, между родителями и детьми. Знал, что можно потерять друг друга и никогда не найти.
Фэррен ждал ответа.
— Это ваш отец? — спросил я.
Фэррен улыбнулся:
— Нет, это вы, Том. Вы через тридцать лет. Именно такое будущее ждет вас здесь — в стране, где больше нет лестницы наверх. Но вы достойны лучшей судьбы. И ваша семья тоже. Сами знаете.
Потом он заснул. Фэррен так и не перестроился на местное время. Полагаю, он и не пытался. Это пробудило бы слишком много воспоминаний: маленькая квартирка, мать, которая его бросила, отец–неудачник. Поэтому Фэррен жил по тайскому времени и спал, когда удавалось урвать свободную минутку. Он словно бы находился вне часовых поясов: еще не там, но уже не здесь.
Я чувствовал себя примерно так же: разрывался между жизнью в этом городе, зная, что потеряю работу, если получу судимость, и безумной верой в то, что еще можно вырваться на свободу — главное, очень захотеть.
— Пора, — сказал Рори.
Мы с Тесс вышли через разбитые стеклянные двери в сад. Дети нас ждали. У Кивы в руках была коробка из–под обуви, Рори держал в ладонях маленький безжизненный комочек шерсти.
Кива торжественно протянула мне коробку. Я открыл ее, и Рори бережно положил на дно мертвого зверька — крохотный, обтянутый коричневым мехом скелетик, который казался еще меньше теперь, когда искра жизни в нем угасла.
— Это все лиса, да? — проговорил Рори, печально кивая головой. — Она его напугала, и он…
Я не закрывал крышку, чтобы сын мог попрощаться со своим любимцем. Мы оба смотрели на мертвого зверька.
— Они живут недолго, — мягко сказал я.
Хэмми был не первым животным, которое мы хоронили. Сад позади дома давно превратился в кладбище золотых рыбок, волнистых попугайчиков и хомячков.
— Ты же знаешь, что они живут недолго.
Я медленно закрыл крышку, и у Рори задрожал подбородок. На коробке был приклеен листок с тщательно набранной эпитафией:
«Хэмми Финн (2004–2004) — хароший петомец».
— Но все равно дольше, чем он! — с горечью ответил Рори.
Маленькая похоронная процессия направилась в конец сада — туда, где семья Финн предавала домашних животных земле. Кива с головой ушла в свой маленький мир: бормотала что–то себе под нос и выступала осторожными большими шагами, играя в какую–то понятную ей одной игру. Она могла умиляться на наших питомцев до слез, но не любила их так же сильно, как брат. Когда мы проходили мимо игрового домика, Кива скользнула внутрь, чтобы взглянуть на велосипед.
— Переднее колесо совсем разболталось, — крикнула она. — Наверное, они на него наступили, когда положили велик на землю. В смысле, плохие дяди.
Мы подошли к небольшой цветочной клумбе в дальнем конце сада, опустились на колени, и я принялся рыть игрушечной лопаткой неглубокую ямку. Весь ритуал был нам хорошо известен. Кива догнала нас и стояла молча, склонив голову, пока коробку не опустили в могилу и не засыпали землей.
— Вы купите мне новый велосипед? — с надеждой спросила она.
— А мне — нового хомячка, — добавил Рори, вытирая нос тыльной стороной ладони.
Тесс не выдержала.
— У нас нет денег! — взорвалась она. — Господи, неужели не ясно?!
Мы все замолчали.
— Я достану деньги, — проговорил я наконец.
Я вышел из зала суда, и они тут же набросились на меня со своими вопросами, микрофонами и фотоаппаратами. Их стало заметно меньше. На смену моей истории появились другие: мужчина застрелил из арбалета двух взломщиков, женщина вонзила грабителю в шею нож для вскрывания устриц. Эти новости были и скандальнее, и свежее. Трэвис Бикл из Барнсбери уже мало кого интересовал.
Из моей истории сенсации не сделаешь, потому что в тюрьму меня все–таки не посадили.
Поверх голов я увидел Тесс, которая ждала меня у подножия лестницы. Я пошел к ней, и репортеры, как ни странно, расступились.
Она обняла меня и проговорила:
— Все будет хорошо.
По совету адвоката я признал себя виновным в менее тяжком правонарушении — драка в общественном месте. Приговор — шесть месяцев условно, плюс штраф в размере одной тысячи фунтов. Я легко отделался, но тяжесть наказания все–таки чувствовалась. Я остался на свободе, однако получил судимость, а значит, свобода эта была ненастоящей.
Жена взяла меня под руку, притянула к себе, и мы направились к выходу. Ник Казан ждал в стороне от остальных журналистов, словно чем–то от них отличался. Думаю, он действительно отличался и просто хотел со мной повидаться. Ник протянул мне руку и улыбнулся, как будто мы вместе прошли тяжелое испытание.
— Поздравляю, — сказал он. — Рад, что все закончилось.
Я пожал ему руку и ничего не ответил. Объяснять было бесполезно. Ник мне нравился. Славный парнишка. Но ему не понять, что теперь, когда я попал в их списки, эта история для меня не закончится никогда.
— Ты домой? — спросила Тесс.
Она понимала, что значил для меня сегодняшний день.
Я покачал головой: нужно было заехать на работу и вернуть Анджею ключи от машины, служебный пропуск и прочие вещи, которые мне больше не понадобятся. Ему будет жаль со мной расставаться, но фирме не нужен шофер с судимостью. Ничего личного — таковы правила. Я знал, что меня уволят, как только я появлюсь на пороге.
Поэтому сначала поехал в аэропорт.
Я нагнал Фэррена перед самой зоной досмотра.
Позже я узнал, что перелет, который он собирался совершить, долгий перелет из Европы в Азию, способен перенести тебя из старой жизни в воображаемое будущее, где время не идет, а мчится; где ты можешь стать тем, кем всегда мечтал.
Самолет «Тайских авиалиний» вылетал из Хитроу чуть позже полудня и, учитывая разницу во времени, должен был доставить Фэррена на место на следующий день, около шести утра. Фэррен говорил, что не останется в Бангкоке, а пересядет на самолет до Пхукета. Стоя рядом с зоной досмотра и глядя на своего будущего босса, я думал о том, что он прибудет в Таиланд утром того дня, который для меня еще не настанет.
Фэррен поглядел на меня скорее участливо, чем удивленно, как будто предчувствовал, что я появлюсь. Мимо нас торопливо проходили бизнесмены, спешившие к стойке ускоренной регистрации. Среди пассажиров Фэррен единственный был не в костюме.
— Мне нужна работа, — выпалил я.
Мы пристально посмотрели друг на друга.
