Дети играли во дворе с собакой, не отходя далеко от дома, и я, пока таскал из сарая бутылки с водой, то и дело на них поглядывал: мне было не по себе, если я их не видел.
Я мерил шагами участок вокруг дома, не в силах усидеть на месте больше минуты, а когда мне становилось совсем плохо, забивался в угол сарая, где стоял мотоцикл, и плакал, тихо и беспомощно, как будто что–то у меня внутри надломилось и рассыпалось. Не знаю, сколько раз я уходил в гараж, чтобы дать выход чувствам, которые даже не мог назвать. Наверное, это продолжалось бы еще долго, однако в конце концов я поднял голову и увидел перед собой Тесс.
— Пойдем в дом, — сказала она.
Настала ночь. Электричества не было, поэтому сразу же сделалось очень темно. Потом взошла полная, серебристо–белая луна, и в ее свете мы увидели людей, которые поднимались на холм в поисках безопасного места. Ходили слухи, что вот–вот накатит новая волна, и я им верил, верил всей душой. Каждый раз, как я слышал подобные разговоры, сердце у меня заходилось от животного страха. Да и как было не верить? Я своими глазами видел тех, кто потерял сегодня все.
Вместе с Ботенами мы вытащили из сарая несколько поддонов, положили их во дворе перед домом и открыли, чтобы раздавать воду тем, кто подходил к нашим дверям. Люди с поклоном принимали у нас бутылки, садились чуть поодаль на землю и тихо переговаривались между собой. На ночлег они устраивались за забором, словно не хотели злоупотреблять нашим гостеприимством.
Без кондиционеров в доме было жарко и душно, поэтому мы расположились на веранде — Тесс и Рори на ступеньках, мы с Кивой в старом плетеном кресле из ротанга — и отбивались от комаров, от которых не спасал никакой спрей. Теперь я мог сидеть неподвижно; впрочем, причиной этому было скорее изнеможение, чем спокойствие — отупляющее изнеможение, от которого мутило и кружилась голова.
Я смотрел на бухту — на ту черту, где небо соприкасалось с водой, — и думал, что вряд ли смогу когда–нибудь снова заснуть на этом острове. Руки у меня дрожали.
— Это форма бухты спасла нас от волны, — проговорила Кива, глядя на меня и кивая головой от усталости. — Особая форма.
Я крепко прижал ее к себе.
— Это хорошо, — ответил я, и при виде прекрасного лица дочери на глаза мне навернулись непрошеные слезы.
Кива была права. Волна разбилась об изогнутый плавной дугой берег Най — Янга и поэтому не хлынула в глубь острова, сметая все на своем пути, как на Кхао — Лаке или дальше к югу, откуда пришли некоторые из беженцев, которых мы приютили.
Ботены были оглушены и растеряны, словно остались в живых после автомобильной катастрофы или войны. Они помогали раздавать воду, улыбались детям, госпожа Ботен даже приготовила то немногое, что у нее нашлось, но за этим оживлением проглядывало горе, подлинное и раздирающее душу.
Многие пропали без вести — те, кто работал в рыбных ресторанчиках и пришел на пляж раньше обычного. Официанты, уборщики, повара. Друзья, соседи — люди, которых Ботены помнили еще малышами. И мы не знали, кого из них увидим снова, а кого потеряли навсегда.
— Смотрите! — воскликнула Кива, моментально просыпаясь.
По грунтовой дороге брели Кай и Чатри.
Тесс пошла к ним навстречу. Дети с собакой вприпрыжку бежали рядом.
— А ваш отец? — спросила Тесс.
— Он рыбачил, — ответил Чатри и посмотрел на сестру. — Он был в море.
— Мы не можем его найти, — добавила Кай, качая головой.
— Он обязательно найдется, — проговорила Тесс и привлекла их обоих к себе. Они стояли неподвижно, как статуи, но отстраниться не пытались.
— Можно они останутся у нас? — спросила Кива.
— Естественно, останутся, — ответила Тесс.
Я протянул им по бутылке воды. Маленькие чао–лей приняли их без всякого выражения на лице, глядя в землю и, должно быть, гадая, что теперь с ними будет. Внезапно темноту пронзило яркое пламя, и мы все обернулись.
Господин Ботен держал в руке паяльную лампу и поджаривал на ней хлеб и чеснок, которые кто–то из беженцев принес с собой, а госпожа Ботен зажигала свечи. По двору распространился аромат готовящейся пищи, и рот у меня наполнился слюной. Я ничего не ел с самого завтрака, а хлеб с чесноком пахли, как вкуснейшее лакомство на свете.
Затем появилась и другая еда. Люди робко подходили к нашему крыльцу и протягивали нам холодный рис, завернутый в банановые листья, кусочки манго, арбуза и помело. Тесс продолжала раздавать минеральную воду, и вскоре мы все почувствовали, насколько проголодались.
После еды Кива и Рори взяли Кай и Чатри за руки и отвели в свою комнату, а сами почистили зубы и забрались в нашу большую двуспальную кровать.
Тесс стояла на пороге детской и улыбалась маленьким чао–лей, желая их успокоить. Однако Чатри, похоже, не был уверен, могут ли они воспользоваться нашим гостеприимством.
— Нам нужно найти отца, — сказал он.
— Искать лучше утром, — бодро ответила Тесс.
— Джа? — произнес он, вопросительно глядя на Кай.
«Сестра?»
Девочка быстро приняла решение.
— Спасибо, — сказала она моей жене, потом ободряюще кивнула мальчику и проговорила: — Банг.
«Брат».
Однако к кровати они так и не приблизились. Тесс улыбнулась им и закрыла дверь. Мы еще немного постояли, различая за стеной их приглушенные голоса, а потом поспешно ушли, как будто невольно подслушали чужую молитву.
Держа на руках Мистера, я поцеловал жену и детей — Кива и Рори лежали по бокам от Тесс, так что места в кровати больше не было, — и пошел спать на веранду.
В темноте кипела работа: беженцы обрывали с пальм листья и раскладывали их на земле вместо постелей. Я предоставил Мистеру устраиваться на старом кресле из ротанга, а сам спустился с крыльца, желая помочь. К моему удивлению, мне приходилось напрягать все силы, чтобы оторвать от ствола особо крупные листья, иные из которых были величиной с человека.
В итоге мы собрали больше листьев, чем нужно. Люди начали устраиваться на ночь. Я по–прежнему держал в руках последний пальмовый лист. Внезапно я почувствовал, какой он удивительно мягкий, и меня охватила слабость. Тогда я положил его на землю, лег, и меня непреодолимо потянуло в сон.
В воздухе пахло жареным хлебом и чесноком. Глаза закрывались. Я знал, что, несмотря на хрупкие огоньки свечей и ослепительно–белое сияние луны, скоро наступит тьма.
Я с криком проснулся посреди ночи; рядом лежала Тесс, прижавшись ко мне всем телом, изгиб в изгиб. Во сне она легко положила руку мне на плечо, и это меня успокоило. Я повернулся к ней, но она тоже перекатилась на другой бок, и я заснул, уткнувшись лицом ей в волосы. Когда я проснулся второй раз, небо все еще было черным, луна и свечи погасли, а Тесс ушла обратно к детям, словно знала, что больше кричать я не буду.
