Лузгина затащили в просторный тёмный двор, где тоже были люди с автоматами; они и конвоиры говорили меж собой, а Лузгин старался отдышаться. Потом из темноты пришёл высокий человек в военной кепке и спросил, Лузгин он или нет.
— Да, — выдохнул Лузгин.
— Как от тебя воняет, — сказал высокий человек в военной кепке.
У него забрали сумку и повели в угол двора, где из земли торчал чёрный квадрат непонятного ящика, и один из конвоиров сдёрнул с ящика толстую крышку, а другой подтолкнул Лузгина и сказал: «Давай вниз», и Лузгин догадался про погреб и даже увидел в чёрной пустоте первые перекладины лестницы. Он оглянулся, но Дякина не было рядом. Его снова толкнули в плечо, Лузгин стал спускаться, нетвёрдо щупая ногами перекладины, и только убрал пальцы с горловины люка, как крышка глухо стукнула, и Лузгин повис на лестнице в кромешной темноте. Ему вдруг показалось, что под ним не меньше километра, лестница кончится, и он рухнет в колодец, но тут его нога коснулась дна, и низкий мужской голос произнёс: «В говно не наступи, приятель».
8
— Курить есть? — спросил голос.
— Есть, — сказал Лузгин. — Вы тут один? Вы кто?
— Конь в пальто, — последовал ответ из темноты. — Иди налево и по стеночке ко мне. Там доски, не споткнись.
Стена была шершавая и холодная. Когда Лузгин почувствовал прикосновение чужих пальцев к бедру, он вздрогнул и поводил рукой перед собой.
— Садись на доски, — сказал голос. — Тут сухо. И давай покурим.
Лузгин присел на корточки спиной к стене, достал из кармана пуховика сигареты и зажигалку, чиркнул колёси-ком и пугающе близко от себя увидел заросшее нетёмной бородой лицо человека средних лет с глазами-щёлками и носом картошкой. Лузгин протянул ему пачку, человек прикурил, перебрасывая взгляд с кончика сигареты на высветившееся лицо Лузгина, шумно затянулся. Лузгин тоже прикурил и погасил огонь.
— Сядь нормально, — приказал ему человек. — Чего ты уселся как зэк.
Лузгин помог себе руками и опустился задницей на доски, при этом правой ладонью залез во что-то влажное, поднес ладонь к носу и принюхался. Пахло кислой землёй и опилками. Лузгин вытер руку о штаны.
— Новости есть? — спросил человек.
— В каком смысле?
— Ты из Тюмени?
— Да, — сказал Лузгин.
— И что велели передать?
— Кто велел? Вы о чём, я не понял?
Человек затянулся, освещая бороду и нос.
— Значит, ты не ко мне?
— В каком смысле? Вы, собственно, кто?
— Я же сказал: конь в пальто… Что там наверху?
— По-моему, налёт, — сказал Лузгин. — Боевики на машинах, и много. На блокпосту стреляют.
— Хреновое дело, — произнёс человек. — Такты, выходит, не ко мне.
— Я журналист, — сказал Лузгин. — Я здесь в командировке.
— А как фамилия?
Лузгин назвался.
— А ну-ка посвети ещё. — Лузгин передвинул направо рычажок зажигалки и выпустил факел побольше. — И точно — вы, я сразу не узнал. Приятная компания… А вас-то за что сюда сунули?
Он хотел объяснить покороче, но вышло путано и длинно, и ему самому рассказ показался пустым и надуманным, но сосед его выслушал молча, ничего не переспрашивал, только негромко поругивался на сюжетных поворотах.
— А я Ломакин, — сказал сосед, когда Лузгин остановился, не зная, как продолжить. — Мы с вами пару раз встречались.
— Вы Ломакин? — оживился Лузгин. — Я вас тоже не узнал, извините. Конечно, мы знакомы, я вас помню, да… И давно вы здесь?
— В подвале? Да дней пять, наверно, я тут сбился уже.
— А… вообще?
— Два месяца.
— Выкуп хотят? — спросил сообразительный Лузгин.
— Козлы, — сказал Ломакин.
Лузгин его помнил с давнишних времён. Известный бегун на лыжах, Ломакин заведовал в горкоме разным спортом, не часто, но гостил в лузгинских передачах на ТВ, так что насчёт пары раз — тут Ломакин поскромничал. Был он лет на десять моложе Лузгина и в пору первой расхвата-ловки, когда «комсомольцы» дружною толпой повалили сквозь дебри ларёчного бизнеса к нефти и квотам на экспорт, весьма и весьма преуспел. Про него говорили, что связан с бандитами, но так говорили про всех, кто из спорта ушёл в коммерцию. Лузгин особо к разговорам не прислушивался и Ломакина при встрече не стыдился узнавать. Тот оброс пиджаками и галстуками, мелькал в коридорах областной администрации всё ближе к губернаторской приёмной и вскоре тихо эмигрировал в Москву, где пропал безвестно года на три-четыре, и вдруг вернулся в Тюмень представителем серьёзной нефтяной компании. К тому времени Лузгин уже свалился вниз с верхушки журналистского бомонда и теперь стеснялся даже подходить к своим вчерашним персонажам. Эфиром давно завладели другие, и это к ним, другим, а не к нему отныне ластились разнообразные ломакины.
— Валентин… Не помню отчество, — сказал Лузгин.
— Да просто Валентин, — сказал Ломакин. — Давно не виделись, однако.
— Давно, — сказал Лузгин. Он втянул носом воздух, и сквозь запахи погреба просочился другой. Лузги-на замутило, он резко всосал дым и поперхнулся. Ломакин шевельнулся в темноте, послышался бряк металлической цепи.
— Не выводят, блин, козлы, — сказал Ломакин. — Вот я им назло… заминировал. Чтобы вляпались, козлы. Так цепь короткая, а они, блин, козлы, с фонарями.
— Но пальцы хоть не режут?
— Сплюньте, — сказал Ломакин и стал рассказывать, как его взяли. Прямо на улице в центре Тюмени ткнули сзади ножом, чтобы почувствовал лезвие, и затолкали в машину. Был бы пистолет, сказал Ломакин, я бы дёрнулся, попробовал отбиться, патруль был рядом, не решились бы стрелять, а ножей я боюсь просто до смерти, вот как бабы мышей, ничего с собой поделать не могу, сразу в пот, и голос отнимается. Короче, вывезли из города и через все, блин, блокпосты фуйнули, как намыленные, наши уроды с автоматами ни разу даже внутрь не заглянули, я бы глазами показал… Так нет же, козлы, все повязаны… Привезли сюда, в сарае на цепи держали, в сутки два раза кормили и выводили в сортир, я терпеть научился, нормально, ведро с водой и кружкой рядом, нехерово, даже покурить давали, а потом вдруг заперли сюда.
— Они знали про налёт, — сказал Лузгин. И Славка Дякин тоже знал, вот почему советовал уехать со старлеем, а Махит знал доподлинно, сволочь, и Лузгин ему был нужен для чего-то.
— Много просят? — спросил он Ломакина.
— «Просят», — передразнил его сосед и коротко добавил: — До хрена.
— В Тюмени знают?
— Конечно, знают.
— Ну и что?
— А ничего. На хрен я им сдался.
— Так не заплатят?
