— Этого сбрось, — скомандовал он Храмову, — чтобы не сразу увидели. Славка, помогай!
— Что ты наделал, — сказал Дякин, мотая головой. — Ну зачем, блин, ну зачем?
— Ты чё болтаешь! — рявкнул на него Лузгин. — А ну, вперёд, свалили на хер и уходим.
— Дурак ты, — сказал Дякин. — Их же сразу убьют.
— Кого? — рассерженно крикнул Лузгин. — Кого там убьют, побежали! — И тут до него наконец-то дошло, и кровь отхлынула с лица, и даже волосы зашевелились не от ветра. — Так и тебя убьют, если вернёшься, Славка, какой смысл?
— Да заткнись ты, — сказал Дякин и стал расстёгивать пуговицы на куртке; под курткой у него был свитер в косую контрастную шашечку. — Возьми, а то замерзнёшь. — Он сдёрнул шапку с головы, клочья волос торчали вразнобой над лысиной. — Тоже возьми. И быстрее, быстрее…
Храмов, зажав автомат коленями, принялся тыкать кулаками в рукава дякинской куртки, а шапочку держал в зубах и все оглядывался, щурясь, на деревню.
— Ну, давайте, — сказал Дякин.
— Может, стукнуть вас? — Храмов показал, как он сбоку ударит прикладом. — Синяк будет, скажете: пытались задержать…
— Беги, пацан, — выговорил Дякин таким голосом, что Храмов отшатнулся от него.
— Прости, — сказал Лузгин. — Я не подумал.
Дякин коротко развёл руками, прошёл мимо, наклонился и схватил убитого за плечи. И то, что Дякин даже не коснулся Лузгина, не протянул руки, не обнял и не сказал ничего на прощание, словно хлестнуло по лицу, и от этого удара Лузгин очнулся.
— Двинулись, — скомандовал он и побежал к дороге.
Храмов быстро пристроился рядом, стараясь бежать в шаг с Лузгиным; автомат висел у него на плече стволом вниз. Метров через двести дыхание стало сбиваться, сапоги противно хлябали, и шею выворачивало от желания посмотреть назад, но Храмов бежал, не оглядываясь. Пистолет ёрзал на брюхе под ремнём, и Лузгин на ходу переложил его в карман пуховика.
11
Лузгин пил чай без сахара и заедал его капустным пирогом, сидя в кухне кирпичного дома, устроенного по-го-родскому, хозяйка которого, полная баба невнятного возраста, в шерстяной кофте и обрезанных валенках, шорка-лась на кухне по углам и просила Лузгина есть и не стесняться. За кухонной стеной в большой комнате, куда увели Храмова, слышались глухие голоса.
— Здесь можно покурить? — спросил Лузгин, наевшись.
— Да курите, курите, — разрешила хозяйка. — Наш ведь тоже смолил где ни попадя. Я ему говорю: парень-то, стой на тебя, ещё школу не кончил, а уже рассмолился. Дымищем весь дом провоняли…
— Я лучше выйду, — предложил Лузгин, но хозяйка сказала:
— Не велено!
Их задержали в сумерках, когда они брели заросшей старой колеёй через болотистую низину. Направление было выбрано Храмовым, как только они притопали по дороге на опушку. Шоссе уходило в глубь леса, и там, на первом повороте, лежала на боку громада «броника» с торчащими нелепо толстыми колёсами. Лузгин уже двинулся было туда, но Храмов схватил его за рукав и поволок направо, под деревья, выдыхая на ходу: «Нельзя, нельзя!», и лишь потом, когда Лузгин стал спотыкаться и хрипеть, Храмов сжалился над ним и затащил в густые новые посадки, где Лузгин рухнул на бок, содравши локтем мох до песчаной сухой земли. Тёмные мушки летали в глазах диким роем, постепенно рассеиваясь, и Лузгин увидел перед носом выводок красивых одинаковых маслят, собирать которые он страшно не любил, потому что при чистке верхняя лаковая на вид плёночка настырно прилипала к пальцам. Храмов даже не присел, ворочал головой и беспокойным голосом рассказывал Лузгину, почему нельзя соваться к подбитой бронетехнике — «духи» минируют. Лузгин хотел спросить, как это было там, на блокпосту, но воздуха едва хватало на дыхание. Храмов нервничал, хрустел сапогами по мху; Лузгин поднялся кое-как, и дальше они не бежали, а шли быстрым шагом, огибая ложбинами покатые бугры, просторно поросшие крупными соснами. Храмов на ходу, не оборачиваясь, восторгался отвагой Лузгина и всё спрашивал, как это он успел передёрнуть и взвести, а Лузгин не мог понять, о чём говорит этот парень в дякинских куртке и шапке. Начинало темнеть, теперь уже их точно не догонят, но Лузгина грызла новая тревога: в темноте они обязательно заблудятся. Ему припомнились байки бывалых людей о том, как лес человека гоняет по кругу, — значит, они рискуют снова выбрести к деревне, и он всё чаще стал спрашивать Храмова, но тот лишь бормотал в ответ: «Всё нормально, Василич» — и ловко нырял между соснами. Потом они наткнулись на колею, Храмов наконец обернулся: «Ну, что я говорил?» Посреди колеи Лузгин зашиб ногу о пенёк в густой сухой траве, заругался от боли, сбился с шага и отстал от Храмова; тот подождал его у взгорка на краю низины, и, когда они полезли вверх, цепляясь руками за ветки, им приказали не двигаться. Лузгин полустоял-полусидел; по бокам зашуршали, затопали, потом его рванули вниз за пуховик и бросили лицом на землю. Он расцарапал щёку, и она до сих пор надоедающе саднила, но глупо было выпрашивать у деревенской бабы одеколон или лосьон: одеколон, поди, давно уже был выпит, лосьонов тут не знали отродясь. А пирог был сухой и чай жиденький.
— Ну что, Василич, подхарчились? — Водитель Саша улыбался, ухватившись руками за дверные косяки. — Пошли, командиры зовут.
Перед Храмовым стояла кружка чаю и кусок того же пирога. Лейтенант Воропаев, он же Коля-младшой, сидел напротив Храмова на стуле, глубоко сунув ноги под стол. Спиной к окну расположился мужчина средних лет в военной форме без знаков различия. На столешнице лежал листок бумаги с нанесённым от руки планом: дорога, улицы, квадратики домов.
— Ну, не припомнили точно? — спросил мужчина, и что-то в его исхудалом лице показалось Лузгину неясно и тревожаще знакомым.
Лузгин перевернул листок и всмотрелся. На плане были новые пометки, наверное подсказанные Храмовым.
— Если это дом Дякина, — сказал Лузгин, проехав пальцем по бумаге, — то, значит, где-то здесь. Или здесь. Да я же вам говорил, что там, в деревне, я вам покажу, я этот дом запомнил.
— Хитришь, Василич, — усмехнулся Воропаев. — Туда мы тебя не возьмём, не надейся. Будешь здесь сидеть под Клавкиным контролем. Хватит, нагулялся.
— Возьмёте, — произнёс Лузгин. — Или сам пойду. Вы уйдёте, а я следом. Вам же хуже будет, если потеряюсь.
— А давайте мы его в разведку пустим, — сказал мужчина за столом. — Повязка есть. Наврёт чего-нибудь, ему поверят, журналисты врать умеют. Убедительно.
— Кончай, Соломатин, кончай издеваться. — Воропаев кивнул на незанятый стул; Лузгин, поразмыслив, уселся. — Василии «духа» грохнул, в сортире замочил!
— Не в сортире, а возле. Это я был в сортире, а тот над окопом стоял.
— Ну, представляю, картина! — Воропаев откинулся на стул, и спинка заскрипела. — Василии на толчке и вдруг, блин, с пистолетом! Ну, этот чёрный удивился… Ты знал, Василии, что пушка на взводе?
