Инга дотянулась до сестры, взяла ее за руку, как сотни раз до того, чтобы почувствовать, что она не одинока.
Но почувствовала только холод смерти. Холодная неживая рука сестры выскользнула из ее ладоней и с деревянным стуком опустилась на пол. Инга не закричала – завыла как волчица, потерявшая своего волчонка. Ведь Линка и была для нее этим ребенком, ведь после смерти родителей у них никого не было, так что Инга относилась к сестре как к своему детенышу, которого надо накормить, обогреть, спасти от всех бед и напастей. Не спасла.
Страшным усилием воли она отстранилась от воспоминаний о той жуткой ночи и вернулась к сегодняшнему дню.
– Почему же вы уверены, что это убийство совершил другой человек, не Лужский маньяк? – проговорила она, стараясь не выдавать себя перед этим посторонним человеком.
Она сумела сделать так, чтобы голос почти не дрожал.
– Все дело в почерке убийцы, в его привычном поведении, – с готовностью ответил Слонимский. – Как он действовал во всех предыдущих случаях?
Вопрос был риторическим, и Слонимский тут же сам на него ответил:
– Он тщательно готовил каждое убийство. Выслеживал очередную жертву, узнавал все о ней, о ее образе жизни, о ее привычках, распорядке дня, проникал в ее дом, когда там никого не было, чтобы никто не помешал ему совершить задуманное. Он душил жертву, укладывал ее всегда в одном и том же положении, со сложенными на груди руками, обставлял вокруг свечами, проводил какой-то ритуал и уходил.
– Чем же шестой случай отличался от остальных?
– Я вам уже сказал – наличием второй жертвы. До того жертва всегда была только одна.
– Но сестра… вторая женщина могла просто застать его на месте преступления. Он ведь не убил ее, не провел с ней свой кощунственный ритуал. Просто оглушил и столкнул в подвал как нежелательного свидетеля.
– Это вполне логичное предположение, и следствие вначале пошло именно по этому пути. – Слонимский одобрительно кивнул. – Однако после тщательного анализа улик, после работы криминалистов и судебно-медицинской экспертизы эту версию пришлось признать несостоятельной.
– Почему?
– Вы говорите, что вторая женщина застала убийцу на месте преступления. Однако в ходе экспертизы трупа было установлено с большой точностью…
Слонимский замолчал, выдерживая драматическую паузу.
Инга не хотела подыгрывать ему, но в конце концов не выдержала:
– И что же выяснилось?
– Выяснилось, что женщина была убита за несколько часов до возвращения сестры. Так что у убийцы было более чем достаточно времени, чтобы завершить свой ритуал и уйти.
– За несколько часов? – недоверчиво переспросила Инга. – Но ведь свечи еще не догорели…
Она прикусила язык, но было уже поздно.
– А вы много знаете об этом деле, – проговорил Слонимский странным тоном. – Удивительно много.
Инга промолчала, и он продолжил:
– Вы правы, свечи догорели уже после того, как вторая жертва оказалась в подвале.
Это Инга знала, знала лучше, чем кто-либо другой. Она помнила, как догорали и гасли последние свечи, как она осталась в тяжелой непроглядной темноте. Помнила долгие часы, которые пролежала в подвале рядом с телом сестры. Долгие часы без света, без надежды, почти без воздуха.
– И как раз это, – голос Слонимского вторгся в ее страшные воспоминания, – доказывает, что в шестом случае действовал не Лужский маньяк, а другой человек. Как я уже говорил, для маньяков очень важны детали ритуала, совершаемого во время и сразу после убийства. Сценарий Лужского маньяка требовал придать еще теплому телу жертвы ритуальную позу, сложить ее руки на груди, зажечь свечи – и все это проделать сразу после убийства. Если я правильно понимаю его мотивацию, для него жертва была еще не совсем мертва, жизнь еще теплилась в ее теле, и он наблюдал за тем, как она угасает вместе с догорающими свечами. Как только свечи догорали, он утрачивал интерес к убитой и вспоминал о собственной безопасности, то есть уничтожал следы и покидал место преступления.
В шестом случае все было не так.
К тому моменту как он уложил тело в ритуальную позу и зажег свечи, женщина была уже давно мертва. Значит, она не представляла для него интереса. Кроме того, он не наблюдал за тем, как догорали свечи, что тоже идет вразрез с его обычным поведением.
Да, подумала Инга, только она видела, как догорали свечи, которыми было окружено тело Лины. Только она. Никого, кроме нее, в том подвале не было.
Слонимский словно прочитал ее мысли.
– Вторая женщина, сестра убитой, несколько часов лежала рядом с трупом. Она не могла выбраться из подвала, потому что при падении сломала ногу. Она оставалась там до тех пор, пока в доме не появился муж сестры, вернувшийся из командировки.
Инга снова вспомнила ту страшную ночь.
Убедившись, что сестра мертва, она попыталась подняться и выбраться из подвала.
И тут ее тело пронзила чудовищная боль.
Инга поняла, что у нее сломана нога и перелом тяжелый. Она ведь занималась спортом, кое-что понимала в травмах.
Она поползла к лестнице, подтягивая сломанную ногу, поползла, преодолевая боль. С неимоверным трудом вползла по лестнице до самого верха, попыталась поднять крышку люка. Крышка была очень тяжелой и даже наверху открывалась с большим трудом.
Инга снова скатилась вниз – потеряла сознание от невыносимой боли.
Она снова пришла в себя, отдышалась и поняла, что не сможет выбраться из подвала без посторонней помощи.
– Вам нехорошо? – проговорил Слонимский тем же настороженным тоном, который Инга уже несколько раз заметила. – Вы так побледнели!
– Нет, все в порядке, здесь просто немного душно. Можно мне воды?
Слонимский махнул официантке, та принесла запотевшую бутылку. Инга едва дождалась, пока она откроет бутылку и нальет воды в стакан. Она старалась пить маленькими глотками, хотя хотелось схватить бутылку и вылакать ее одним глотком, а остатки вылить на пылающую голову.
Все же вода помогла, Инга немного успокоилась. Посмотрела сквозь бокал на своего визави. Слонимский снял очки и глядел теперь на нее в упор. Что-то такое было в его взгляде, что Инге не понравилось. Ей вообще он не нравился. Но не это настораживало – последние восемь лет она вообще не любила общаться с людьми, они все ей не нравились. Этот человек вызывал у нее безотчетный страх. Раз он так хорошо знает все обстоятельства дела Лужского маньяка, то может знать и ее. Наверняка в деле были фотографии. Так отчего же он не признался? Может, он сначала не узнал ее, но потом-то… Неужели Инга так изменилась? Да что такое, ведь она сказала, как ее зовут, а уж имя-то у нее редкое, и оно наверняка было в деле! Чего он от нее хочет? Зачем пришел? Но ведь Инга сама позвонила этому человеку!
