– Подъем!
Кристина, привыкшая к подобным выходкам отца, среагировала вяло, открыла глаза и лениво натянула на себя одеяло. Спать она предпочитала обнаженной.
Кабанов же, наоборот, укладываясь в постель, непременно облачался в полосатую пижаму. Даже сексом с женой он умудрялся заниматься, не снимая ни куртки, ни штанов.
– Чего сиськи напоказ выставила?
– Стучаться надо, папа.
– Кто ты такая, чтобы я к тебе стучался? Если я уже к родной дочери без стука войти не могу, какой же я отец и генерал?
Кристина тяжело вздохнула. Села, придерживая одеяло у самой шеи.
– Так ты еще и без трусов спишь? – увидел обнаженное бедро дочери Кабанов и радостно добавил:
– Проститутка!
– Я уже взрослая женщина, – не очень-то уверенно сообщила Кристина.
– Подъем! – вновь заорал Кабанов грозно и одновременно весело.
Так в свою бытность полковником он, бывало, кричал у самого уха задремавшего дневального: "Подъем!
Смирно!"
Но то ли женский ум устроен иначе, чем мужской, то ли генерал за последние годы разучился приказывать, дочка вяло махнула рукой:
– Папа, выйди, мне одеться надо.
– Тоже мне, кукла чертова! – пробурчал Кабанов, неохотно покидая комнату дочери. – Сама напросилась, чтобы я с ней поехал, а теперь выговаривает. Через полчаса выезд, – и он резко захлопнул дверь.
Убранство комнаты дочери временами его прямо-таки бесило.
"Все у нее не как у людей! Пропащее поколение.
Взять бы розги да отходить ее как следует!"
Но, несмотря ни на что, Кабанов Кристину любил как умел. Дочь в семье была как бы противовесом ему самому, а жена – точкой опоры. Не существовало такой просьбы, в которой Кабанов смог бы отказать Кристине. Для вида, конечно, упрямился, злился, но неизменно соглашался. Вот и теперь, когда дочь задумала сдавать на права, Кабанов скрепя сердце согласился, даже утром пожертвовал, чтобы отвезти дочь на автодром потренироваться в вождении.
Генерал так привык к мундиру, что, даже надевая гражданский костюм, в мыслях видел себя облаченным в военную форму. Носки он носил исключительно цвета хаки, и неважно, какого цвета был на нем костюм – темно-синий, коричневый или белый, как сегодня.
Кристина подошла к отцу в прихожей и сняла с его головы сетчатую плетеную шляпу с узкими полями.
– Папа, такие шляпы не носят уже лет тридцать.
Где ты ее отыскал?
– Хорошая шляпа, – изумился Кабанов, – почти неношеная.
Дочь отвернула кожаную полоску внутри тульи и продемонстрировала надпись: «Цена: 5 рублей».
– Сколько ей лет, папа?
– Дорогая шляпа, мне мама ее подарила.
Без головного убора генерал выходил на улицу чрезвычайно редко, разве что сильно выпив.
Кристина улыбнулась и сказала:
– Ладно, я ее понесу в руках, если без нее не можешь, – и, не дожидаясь ответа, вышла за дверь.
– Чертовка, – пробасил Кабанов. – Это ж надо, столько сил в нее вложили, столько учили, кормили, чтобы потом ее какой-нибудь проходимец в постель уложил.
Кабанов, конечно, предполагал, что Кристина давно не девственница, но старался себе в этом не признаваться. Генерал вышел из лифта, когда Кристина уже сбежала к двери подъезда.
– А я быстрей!
И Кабанову показалось, что перед ним не взрослая дочь, а девочка.
– Вбила ты себе в голову, что права получить надо. На кой черт они тебе дались?
– Все сейчас водят, – отвечала Кристина.
– Бабу за руль пускать нельзя.
– Ты устарел, папа.
– Нет, нельзя, если баба видит, что на нее машина несется, руль бросает и глаза закрывает.
Кабанов старательно укрепил за задним стеклом знак-треугольник, букву "У".
– Знаешь, что эта буква означает?
– Учебный? – пожала плечами Кристина.
– Убийца. По-нят-но? – по слогам произнес Кабанов. – Женщина за рулем – убийца. Куда тебе машину водить, все столбы в городе будут твоими, ни одного не пропустишь.
– Ты посмотри во двор, сколько женщин машины водят, и ездят, кстати, аккуратнее, чем мужчины.
За руль никогда пьяные не садятся, правила соблюдают, – Кристина попыталась было забраться за руль, но отец выгнал ее.
– До площадки поведу я.
Под стеклоочиститель машины была заткнута листовка с цветным портретом генерала. Издатели перестарались: звезды на погонах были изображены раза в полтора крупнее, чем положено по уставу, орденские планки, размытые и нечеткие, читались плохо. Но в этом был свой умысел, так казалось, что наград раза в два больше. «Сильная власть, справедливость и порядок», – гласила надпись внизу листовки.
– Видишь, – гордо сообщил Кабанов, – твой отец повсюду, а дочь родная меня ни в грош не ставит.
– Будто я не знаю, что твои листовки за деньги Нестерова печатали.
– Цыц! – прикрикнул Кабанов на дочь. – Чтобы я от тебя ни одной фамилии больше не слышал! Ясно? – он, злой и покрасневший, забрался за руль. – Пристегнись, – приказал дочери, сам же пристегиваться не стал.
В белом костюме за рулем машины генерал смотрелся внушительно. Его лицо имело странную особенность: сколько ни брей, все равно щеки и подбородок отливали синевой, как шкура старательно осмоленной свиньи. Единственным украшением в салоне «Волги» была небольшая иконка на приборной панели – святой Георгий, поражающий змия.
Генерал лихо подрезал черный «Мерседес», выезжая на улицу. Водитель, говоривший в это время по «мобильнику», еле успел затормозить.
– Козел, ездить еще не научился, а уже за рулем, – сказал генерал.
– Это ты правила нарушил, а не он.
– Не учи меня. Сперва правила выучить надо, а тогда можно и нарушать.
Кабанов водил машину лихо. Как мужчина с амбициями, он не мог позволить себе ехать, пристроившись кому-то в хвост. Он метался из ряда в ряд и неизменно оказывался на светофоре первым. Затем рвал вперед, радостно хлопал ладонью по рулю, видя, что остальные машины отстали.
– Ты никогда водить автомобиль не научишься, – бросил он дочери.
– Какой смысл в том, что ты гонишь? – удивилась Кристина. – На следующем светофоре все равно стоять придется.
Так оно и случилось. Кабанов простоял, ожидая зеленый сигнал, а его преспокойно нагнали остальные машины. Но он вновь и вновь вырывался вперед.
– Кто этой бабе права дал? – ругался он, не имея возможности обогнать белый «Фольксваген», за рулем которого сидела молодая женщина.
