– Ты не охотник, Герман, ты потребитель. Мне никто не нравится из трех категорий, мне нравится четвертая категория.
– Я, что ли? – Герман хлопнул ладонью по колену.
– Четвертая категория.., мне нравится рыбак, прикармливающий рыбу изо дня в день, на одном и том же месте. Рыба привыкает к пище, теряет осторожность. Потом рыбак приходит на прикормленное место, забрасывает удочки, и за какой-нибудь час у него полное ведро. Он знает, когда будет ловить, знает, какая рыба клюнет. Не рыба диктует ему условия, а он диктует их ей. То же самое происходит и между людьми. Кто-то считает, что лучший способ заставить человека подчиниться своей воле – выкручивать руки, сулить деньги, брать в заложники жену, детей. Но для этого большого ума не надо. Лучше, а главное, чище или, как говорят, суше – протоптать тропинку, и человек сам выберет ее. Зачем идти по траве, мочить дорогие ботинки? Человек думает: раз тропинка есть, значит, она куда-нибудь выведет.
А в конце тропинки – обрыв, свалится, шею сломает.
И вроде бы никто ни при чем, не на кого пенять, твой враг сам сделал свой выбор, сам поскакал по тропинке, сам в яму свалился.
– Ничего не понял. Ты это о ком?
– Обо всех сразу, Герман.
– Обо мне тоже?
– О тебе и о себе.
– Тогда прощаю.
– Законы общего бытия.
– У меня такое впечатление, Сергей, что ты учился на философском.
– Это не философия, Герман, это логика и психология.
– Ты переоцениваешь себя!
– отмахнулся от приятеля Богатырев и пошел в ванную мыть вспотевшее лицо. – Психология, логика, – бурчал он. – Обыкновенное прохиндейство! Обмануть человека может и неграмотный цыган. Любят люди вроде Сереброва все непонятными словами обзывать, а на самом деле они шарлатаны и обманщики, причем такие, что клеймо негде ставить.
Серебров докурил до половины сигарету, выпил кофе.
– Что мне делать? – спросил Герман.
– Ты готов выполнить любое мое поручение?
– Если ты скажешь, Сергей, убить кого-нибудь, повесить, отрубить голову, то я сегодня не готов.
– Тогда отдыхай. Возьми на полке деньги.
– Не вижу.
– Томик Ницше возьми.
– На какой странице деньги лежат? – спросил Герман.
– Между седьмой и восьмой, – ответил Серебров.
Богатырев схватил томик, развернул. Действительно, пятьсот долларов, новеньких, аккуратненьких поджидали его. Богатырев захлопнул книгу.
– Зря ты это сделал.
– Что именно? – насторожился Герман.
– Книжку не прочел. Там мысль специально для тебя – на седьмой странице. Деньги – лишь закладка. Мысль, между прочим, дельная и стоит больше, чем пятьсот баксов.
– Я потом ее прочту. А дальше, Сергей, там больше мыслей нет?
– Ты хотел сказать – закладок?
– Как сказал, так сказал.
– Я сам ее до седьмой страницы дочитал.
– Ты прочти ее дальше и закладку оставь. Хоть на каждой странице.
Серебров кивнул и улыбнулся:
– Великие знания – великая печаль, Герман.
– В этой книжке вычитал?
– Нет, в другой, Библия называется.
– Из Корана чего-нибудь можешь задвинуть?
– Я на мусульманина похож, на басурмана?
– Прости, не похож.
– Пошел вон, – шутливо обронил Серебров, направляясь в ванную. – Кстати, Герман, как ты думаешь, где сейчас генерал Кабанов?
– Во время боевых действий генералы находятся в штабе, он у себя, в районном доме ветеранов.
– Молодец, Герман, четко сориентировал меня.
Но насчет твоего отдыха я пошутил. Тебе придется посуетиться и поработать для меня шофером. Часть денег из книги пойдет в дело.
* * *
Предвыборный штаб генерала располагался в районном доме ветеранов войны. Место довольно тихое, а главное, ухоженное. Дом практически сохранился в нетронутом виде, таким, каким его задумал архитектор в начале пятидесятых годов. Богатая лепнина, в которой перемежались рога изобилия, полные винограда, яблок и прочих фруктов, со штангенциркулями, гаечными ключами, глобусами, с фигурами рабочих в комбинезонах и доярок с коровами.
Над входом нависал огромный портик, украшенный гербом Советского Союза и обрамленный кучей знамен. Какие именно это знамена, понять было уже трудно. Дом красили, как минимум, раз десять, и краска, наносившаяся прямо на столичную пыль, надежно спрятала серпы с молотами и начальные строки лозунгов, призывающих продолжать дело Ленина-Сталина. Дом располагался в небольшом переулке. Местные жители настолько привыкли к его фасаду, что не замечали, что именно изображено на рельефах.
Кабинет кандидата в депутаты генерала Кабанова тоже не претерпел изменений с пятидесятых годов.
Деревянные панели, гипсовая лепнина, выкрашенная бронзовой краской, люстра с чудом сохранившимися матовыми плафонами. На добротном столе, покрытом изъеденном молью зеленом сукне, стоял огромный черный аппарат, служивший одновременно и телефоном, и селектором. Когда-то он, наверное, украшал стол крупного министерского чиновника, теперь же нажатием клавиши можно было вызвать одного-единственного человека – секретаршу, сидевшую в общей комнате.
– Вы подыскали студентов? – строго поинтересовался Кабанов у секретарши, когда появился в штабе.
– Да, ребята обещали прийти. Но они не совсем студенты, сейчас лето и кого-нибудь в общежитиях найти трудно.
– До встречи с избирателями у меня час времени.
– Они должны появиться с минуты на минуту.
Кабанов зашел в кабинет и тут же ощутил себя важным человеком. Одна беда, генерал плохо представлял, кем ему потом придется командовать.
Единственной новомодной вещью во всем кабинете было кресло, новенькое, кожаное, на колесиках, с гнутыми деревянными подлокотниками. Кабанов устроился в нем и подумал: «Раньше мне казалось, что к шестидесяти годам жизнь моя кончится, а теперь вижу – она только начинается».
Щелкнул динамик в аппарате:
– Григорий Викторович?
– Да, слушаю, – важно ответил Кабанов.
– Ребята пришли, – голос секретарши дрогнул, но генерал не сообразил, в чем кроется причина замешательства.
– Просите их ко мне.
– Да, – с замиранием в горле произнесла секретарша, и дверь в кабинет Кабанова отворилась.
На ковровую дорожку ступили пятеро молодых людей, людей в общечеловеческом смысле слова, но сам генерал подобных субъектов людьми называл с большим допущением, – три парня и две девчонки.
