– Спасибо! Очень вкусно.
– Ну, вот и хорошо! А то, что такое – зеленая вся.
– А вы ему кто? Даниле? Сестра?
– Я-то? Нет, не сестра. Я его брата троюродного жена. Вдова, верней сказать. Пятый год, как нет Коли-то моего. Дети все разъехались, вот Данечка и позвал за ним приглядывать, а то ему некогда, все работает. Видишь, какие хоромы отгрохал, а сам только ночевать и прибегает. А мне что? Мне и хорошо, я при деле…
Она была такая уютная, теплая, румяная, улыбчивая – сама как сдобный сырник, и Ольга вдруг совершенно успокоилась и, подперев щеку рукой, слушала ее журчащий голосок:
– Данечка, он такой! Они с сестрой рано одни остались, вот он все и крутится, зарабатывает, а как же, мужчина, глава семьи! Заботится обо всех. Нас тут знаешь сколько, родственников-то – ой, тьма! И все мы к нему: Дань – то, Дань – это. Вот и меня не бросил, спасибо ему! А то я без Коли расстраиваться очень начала…
– Тоня, а вам сколько лет?
– Мне-то? Ой, и не говори! – и засмеялась кокетливо: – Сама не верю! Седьмой десяток уже.
– Как… седьмой десяток?! – Ольга даже выпрямилась. – Да быть этого не может! Никогда бы не дала!
Тоня улыбалась, довольная.
К обеду примчался Данила – красный, потный, злой: что-то у него там не ладилось на работе. Забегал по квартире, потом пропал в душе, вернулся и схватил было пирог, но Антонина пирог отняла:
– Ну-ка сядь, поешь нормально. Не сгорит там у тебя. Давай.
– А вы?
– А мы уже. Ешь.
Данила стеснялся Ольги, но есть хотел страшно, поэтому смел все в момент. Утром он трусливо сбежал, бросив спящую Ольгу на Тонечку, и теперь боялся, что Ольга опять начнет свою песню: спасибо, ничего не надо. Но она молчала, улыбалась и выглядела получше, чем вчера.
– Ой, хорошо…
– Ну! Со мной хоть на человека стал похож – смотри, как отъелся на пирогах! А был-то – без слез не взглянешь…
– Тоня! – сказал Данила строго и откусил еще пирога. – Да, вот что! Завтра я вас отвезу, по врачам пойдете. УЗИ там, анализы. Тонечка с тобой походит. Ладно, Тонь?
– Конечно! А как же, обязательно надо врачу показаться.
Ольга вдруг встала и ушла. Они с Тоней переглянулись, и Данила отложил надкусанный пирог.
– Ты это, Дань, уж больно того… напористо. Помягче… – сказала Тоня.
– Да с ней только так и надо! Упрямая, как не знаю кто.
– Гордая!
– Гордая… А как она тебе, Тонь? Вообще?
– Вообще – хорошая. Интеллигентная такая, хорошая. Только… больно несчастная.
Тоня хотела сказать – жалкая, но, посмотрев на Даньку, передумала говорить.
– Красивая, правда? – спросил он, задумчиво дожевывая пирог.
– Красивая, конечно, – согласилась Тоня, а сама опять на него покосилась: вот кто этих мужиков разберет? Такие красотки вокруг него прыгали, а понравилась эта, да еще с чужим ребенком. Бледная рыхлая Ольга совсем не показалась Антонине красавицей.
Данила с опаской вошел к Ольге в комнату, не зная, чего ждать. Она смотрела в окно. Дотронулся до плеча:
– Оль?
Она повернулась и вдруг обняла его – так обхватила руками, что он аж задохнулся.
– Прости меня! Я не поняла! Я ж не знала, какой ты…
Он слегка испугался – что там успела наговорить Антонина?!
– Да ладно, что ты…
– Спасибо!
– Пойдешь к врачу, вот и будет спасибо.
– Пойду. Я буду слушаться, правда.
Но хватило ее ненадолго. В разгар разборки с заказчиком, недовольным криво уложенной плиткой, позвонила Тоня, и Данила вышел на лоджию, оставив мастеров доругиваться.
– Дань, слушай, тут Ольгу в больницу хотят класть, а она ни в какую. Расписку требуют!
– А, черт! Скажи, сейчас муж приедет, разберется.
«Муж! – покачала головой Антонина. – Уж больно ты торопишься. Муж, объелся груш».
Данила примчался, полчаса уговаривал толстую врачиху, терпеливо кивая головой на ее упреки – совсем запустили жену, молодой человек. Разве можно так легкомысленно относиться! В ее состоянии…
– Виноват. Сознаю. Исправлюсь. Сознаю свою вину. Меру, степень, глубину. И прошу меня направить на текущую войну…
Врачиха удивилась и замолчала. В конце концов он договорился обо всем – о медсестре, что будет ставить дома капельницу и делать уколы, о лекарствах, витаминах, анализах, черте лысом, и, утирая пот со лба, вышел в коридор, где Ольга уже готовилась заплакать:
– Прости меня, я не могу в больницу… Я там помру…
– Так, отбой воздушной тревоги! Все тебе будет дома, успокойся. Только чтобы слушалась!
– Хорошо-хорошо, я буду. Только… я за все сама заплачу…
– А как же. Я тебе счет представлю! – Данила опять разозлился.
В тот день домой он вернулся поздно, и утром видел Ольгу только мельком – честно говоря, боялся. Все решилось так быстро, как он и не ожидал, готовясь к долгой осаде, постепенным маневрам и бесконечным ухаживаниям. И теперь не очень понимал, что же делать-то? А? На третий день он приехал вообще за полночь, и Тонечка ушла к себе, не дождавшись, а Ольга уже спала. Данила долго стоял под душем, потом достал из холодильника бутылку пива, пошел на любимый диван и вытянул с наслаждением ноги. Допил пиво и закрыл глаза, закинув руки за голову, – хорошо! Устал. Потом прислушался: что-то прошелестело и замерло, тихонько сопя.
– Ой, кто это? – спросил он, не открывая глаз.
– Это я…
Он посмотрел.
На Ольге был новый халат ярко-оранжевого цвета.
– Это что ж за апельсин такой?
– Правда, похоже? Я знала, тебе понравится!
Она улыбалась и смотрела на него совсем другими глазами – тоже смеющимися, а когда кокетливо приподняла бровь, Данила только крякнул.
– Можно к тебе? Подвинься! Нет, я хочу к стенке.
Он растерялся. Как-то не был готов к такому вот повороту событий, но виду не подал, а подобрал ноги, и Ольга ловко залезла к спинке дивана и легла рядом с Данилой. Он почувствовал, что краснеет: вот черт! Что ж такое-то?!
– А ты поел?
– Я? Нет… не поел…
– Хочешь, я тебя покормлю? Там такая запеканка вкусная, мы с Тонечкой сделали. Она милая, твоя Тонечка! Никогда б не поверила, что ей уже за шестьдесят! Она сказала, у тебя фирма! А я-то, дура, думала – так, ремонт делаешь, и все. А у тебя и перевозки, да? Как интересно…
– Ну да, грузовые…
– А ты правда в музыкальной школе учился?
– Правда…
